После этого, как ей казалось, все подозрения в её адрес должны были отпасть, но, увы, не отпали!
А про что любовь-то? — допытывался Лысый, и я полностью его поддерживал. Сказать «любовь» — значит ничего не сказать, это всё равно, что сказать «стих» — и торжественно умолкнуть. Луша пыталась убедить нас, что восклицания этого вполне достаточно, но — не убеждала.
— Что такое любовь? — Луша с упрёком посмотрела на Лысого. — И это вы спрашиваете, Григорий Матвеич?
— Ну я! — с вызовом проговорил тот... Действительно, общаясь с Лушей, он мог и не раскумекать, что такое любовь. Честно, и я что-то в ентой компании начал подзабывать. Всю жизнь, можно сказать, этой штуковиной занимался, а тут, когда надо позарез (именно — позарез!), как шваброй смыло!
Следом вошел ещё один «член» — тот, что походил на лимон; посмотрел на всех ясными, хорошо выспавшимися глазами и бодро осведомился:
— Ну что — будем «мочить»? Вот только кого? — Крепыш с яростью уставился на Лысого. Вероятно, именно он у них отвечал за культуру и вот так с нами опростоволосился.
Лысый, в свою очередь, всю злобу обратил на меня (всё равно к Луше ничего не пристаёт, смывается, как губкой):
— Да хватит тебе квасить! — он вывинтил у меня из пальцев бокал. — Работать пошли!
Он по-умному лепил из меня образ талантливого, но запивающего специалиста: голова есть, но керосинит по-чёрному!
— Ну давай! — Я ему подыграл, тем более что после «Сеновала» действительно слегка закосел.
— Пепси налей!
Мы выпили пепси и куда-то деловито пошли. Лушу и Тоху они не пригласили, даже не посмотрели в их сторону: с одной стороны, было, конечно, лестно, а с другой — боязно.
Почему-то мы попали в «пытошную», где Лимон был начальником или тренером. Он ласково шуганул троих толстых тёток в дорогих спортивных костюмах, что корячились перед зеркальной стеной. Тётки, сопровождаемые моим прощальным взглядом, хихикая, убежали. Чего они хихикали? Знали, что тут произойдёт?
Лимон указал нам на маленькие креслица перед орудиями пыток, сам сел на одно и стал с диким напряжением, скрипя пружинами, сипя натянувшимся тросом, сводить и разводить перед собой огромные «лапы», наливаясь бордовым цветом, надуваясь мышцами. Впечатление было устрашающим.
Злобный крепыш вышел куда-то, и мы услышали, как за дверцей что-то тяжёлое бухнулось в воду. Люк в океан? Звук был какой-то гулкий, с эхом закрытого помещения, однако кто его знает? Я побледнел. «Члены» пересмехнулись.
