Прожектор окончательно остановился на нас. Я, зажмурившись, закрылся ладошкой. Луша выпрямила свой стан, гордо и оскорблённо. Извинившись, я пошёл в туалет.
У входа стояли шкафы-охранники с переговорными миниатюрными «уоки-токи» в огромных лапах и передавали за столики своим шефам-сейфам: «Внимание, внимание... пришла Клавка! Встречайте Клавку!»
Когда я вернулся, возле нашего столика нагло стоял красавец-усач в алой палаческой рубахе, почему-то с длинным кнутом, вьющимся по проходу.
— Пошла! — резко мотнув головой, скомандовал он.
Я уже было уселся, но снова встал, чтобы разобраться с кнутобойцем, тут и Луша плавно поднялась.
— «Ямщик! Не гони лошадей!» — томно объявила она в бокал. Неожиданно грохнули аплодисменты. Я понял, что здесь что-то не то, и сел обратно. Луша, мягко покачивая пышными бёдрами, пошла в сторону сцены в своём длинном и абсолютно прозрачном платье. Заиграла музыка.
В руке у Луши оказался микрофон, и она нежно запела. Вдруг музыка резко оборвалась, повисла тишина; внезапно «ямщик», щёлкнув кнутом, отсёк рукав Лушиного платья, обнажив дивную руку. И снова песня, и снова — напряжённая пауза... Все сладострастно затаили дыхание — второй бешеный удар, и второй рукав (видимо, специально чуть прикреплённый) стёк с божественной Лушиной руки. Я осмотрелся: стиснутые зубы, помутневшие глаза... Крепко, крепко! Луша, грустно напевая, плыла к сцене. Третий снайперский удар расстегнул застёжку сзади, на платье, и она, задумчиво перешагнув через него, оказалась в золотом бикини и таких же туфельках. Формы её, выскочив из плена, задышали свободно. Ямщик явно пьянел, хотя ничего и не пил. Удар, которым он срезал золотой лифчик, мог быть и не таким зверским — Луша даже оступилась и потеряла туфельку. Последовал хохот и аплодисменты. Она нащупала ногой туфельку и затанцевала, подняв руки. На сцене, залитой светом, Луша, прикрывая микрофоном пышную грудь, допела песню, раскрыла объятия — и последняя сверкающая полоска затрепыхалась на кончике кнута, как вымпел. Луша, стыдливо сжавшись, под бешеные аплодисменты ускользнула со сцены. Вот как, оказывается, гуляют теперь!
Через мгновение Луша вернулась в зал, с гордым и независимым видом, даже в очках. Она зябко куталась в шубу (подарок?). Было ли на ней что-нибудь под шубой, я тогда ещё не знал.
— Пойдёмте отсюда! — брезгливо дернув плечиками, промолвила она. Отжав спрятанную за тропическими листьями дверь, прижимаемую холодным ветром снаружи, мы вышли на широкую пустую корму, в холод и тьму, сели на скамейку у стены, вглядываясь вдаль.
