— Тоже в девять, понятно?
— Ну?!
Всю жизнь только тем и занимался, что ставил себя в безвыходные положения!
Потом, без одной минуты девять, решил все-таки идти, явно не успевая к той и не дождавшись звонка этой.
Довольно умело лишил себя всяких надежд.
Уходя уже, вдруг заныл, спохватился:
— Да-а-а! А пока я подобным образом жизнь прожигаю, ты небось ряд крупных открытий сделаешь?
— Ну что ты? — говорю. — Какой там ряд! Да нет, наверно, все-таки в баню пойду.
— Не ходи, — говорит, — а? Останься тут... По телефону поговори. Извинись.
Я еще должен и извиняться! Ну ладно. Глянул так злобно.
— Счастливчик! — говорит. И ушел.
Боже мой! Что случилось с ним? И, Боже мой, что случилось со мной? Почему все ушло? В чем ошибка? И вдруг понял: а никакой ошибки и нет! Глупо думать, что жизнь будет идти, а все тебя по-прежнему будут любить!
Все нормально. Нормальный ход.
Звонок. Звонок. Я подхожу, снимаю трубку.
—Алле. Кто это говорит? — говорит тоненький голосок.
— Это, — говорю, — говорит совершенно другой человек!
— Ой, — голосок. — Как интересно!
«А что делать?» — с отчаянием думаю я.
Теперь будет говорить, что я отбил у него девушку! Обошел по службе и отбил у него девушку. Хотя это далеко и не так. Хотя это далеко и не так...
Что, вообще, за дела? Позвонили, вошли.
— Вызывали? — спрашивают.
— Не помню, — говорю.
И так уже словно виноватым себя чувствую, что не вызывал. Хотя еще не знаю — кого.
Подошли к телевизору, один ногой его пнул. Тот так закачался на ножках, затрясся, как желе.
— Ножки, — говорят, — отвинтить придется.
— Пожалуйста, пожалуйста, — говорю. Свинтили ножки, подали мне. Долго думали, к чему бы еще придраться. Взяли все же, со вздохом понесли. Один, побойчее, в дверях поворачивается, подмигивает:
— Ловко мы у тебя, хозяин, телевизор увели? Кто такие — неизвестно. Куда увезли — непонятно. И квитанции никакой не оставили.
Я так улыбнулся, понимающе (хотя непонятно, в общем, что же я, собственно, понимал?).
Уехали они, а я долго так, часа еще полтора, с такой улыбкой ходил, фальшиво-радостной.
Только потом начал соображать: а чего я, собственно, веселюсь? Действительно ведь: кто такие — неизвестно, куда увезли — непонятно. И квитанции никакой не оставили.
«Да нет, — стал себя уговаривать (главное ведь — себя уговорить), — вряд ли в таком варианте стали бы они так уж на отвинчивании ножек настаивать!»
Но не успокоило это меня, отнюдь! Уж я-то знаю — именно так, странно, непонятно, все на свете и происходит!
