— Вы знаете Валерия Молота? — уважительно произнес издатель.
— Ну! С юных лет! — воскликнул я радостно.
— Тогда давайте, зайдем к нему? — обрадовался издатель. Видно — он чувствовал то же, что и я: необходим человек, который бы нас сблизил.
Валера Молот — один из тех, кто вдруг исчез в пучине заграничной жизни, как нам долгие годы казалось, — навсегда. И вот — объявился, и в хорошем месте объявился! Понятно, что сильно волнуешься, когда возвращаются люди, ушедшие, казалось бы, навсегда. Что-то вроде возможности загробной жизни мерещится тут. Валера! Маленький, горячий, всегда чем-то взволнованный, говорящий, несмотря на сильное з-заикание, много и страстно — о том, о чем все мы говорили в шестидесятые, — о свободе, о невозможности дальше жить в тоталитарном обществе, о Пастернаке, Платонове, Бердяеве! Разговоры наши, в основном, оставались разговорами, и Валера, как и все мы тогда, выглядел восторженным балбесом. Но — человек сделал рывок, в отличие от других прочих, и теперь золотая доска с его именем сияет в одном из самых престижных зданий Нью-Йорка!
— Валерий Молот — один из самых известных адвокатов, — сказал издатель. — В основном, конечно, он помогает эмигрантам из России как-то прижиться здесь, пытается внушить им уважение к законам, что в России было не принято. Но здесь-то нормальные законы.
Я уже почувствовал, что им очень важно согласие с тем, что в Америке все лучше, и подобострастно кивнул.
Мы открыли двери и вошли в приемную.
— Могу я вам чем-нибудь помочь? — сразу распознав в нас русских, спросила секретарша, тоже явно русская.
— Не могли бы мы увидеть сейчас господина Молота? — осведомился издатель.
— Как о вас доложить?
— Скажите, что его хочет видеть Валерий Попов, — издатель выставил вперед меня, наверное, чтобы в случае отказа не подорвать свою репутацию: уж лучше мою. Какое значение имеет моя репутация здесь? Через два дня я уезжаю — а ему еще тут жить да жить. А мне — ничего. Тем более, получилось так, как опасался издатель.
Секретарша ушла и вернулась слегка смущенная:
— Извините, господин Молот не может сейчас принять господина Попова. Он просит зайти после шести.
Ну ясно — когда его уже здесь не будет! Мы молча поднимались в лифте. Да, навряд ли я повысил в глазах издателя мой престиж. Лишь восторженный идиот, остановившийся в своем развитии еще давно, может решить вдруг, что старое и ненужное знакомство может играть в Америке какую-то роль! Здесь все другое. Может, они в Америку уехали для того, чтобы избавиться от таких идиотов, как я. Все нормально.
