...А еще говорят, что в Америке не поют птицы! Недавно наш классик, долго проживший в Америке, жаловался в интервью знаменитому нашему режиссеру, что в Америке не поют птицы. В ту ночь я буквально проклинал себя за свою доверчивость, а заодно и птиц. Пели не смолкая, посменно — одни... после другие... а вот это, кажется, соловей.
Потом я слегка задремал — и проснулся от дикого вопля. Кто-то кому-то явно перегрызал горло, и тот вопил, захлебываясь кровью... Еще одна особенность загадочной американской жизни, подумал я.
— Поют! Еще как поют! — улыбаясь, подтвердил хозяин, когда мы завтракали на кухне, копирующей кухни римских патрициев. — Друзья приезжают на уик-энд из Манхэттена — не могут спать! А мы уже как-то привыкли, спим!
До этого я наблюдал из окна благостную картинку американской жизни: сначала мама увезла на своей машине среднего сына, потом старший сам уехал на своей. Младший, веселый и кудрявый, сидел с нами на стульчике с подставкой для тарелки, и интеллигентная няня (бывший детский врач из Белоруссии) кормила его с ложечки. Хлопец гулькал и улыбался.
— Извините... а что за страшный крик был ночью? — не удержался я.
— А-а, — улыбнулся довольный хозяин, — это еноты подрались — сейчас у них драки. А недавно вот тут, перед террасой, двое оленей пронеслись — хорошо, что на лужайке никого не было... Нет, не ходи туда — еще сыро! — остановил он своего хлопчика и пояснил мне: — У нас тут автоматический полив лужайки — сегодня мы заказали на семь утра, еще не просохло.
Да, я слышал сквозь сон шуршанье — думал, что это дождь.
Интересно, а существует что-нибудь такое, чего тут нет?
— Поехали? — хозяин встал.
Ну что же — пришла пора отрабатывать всю эту роскошь.
Мы с моим издателем молча поднимались в его контору на двадцать седьмом этаже огромного офис-билдинга, занятого самыми разными, но в основном солидными, состоятельными компаниями. За несколько дней знакомства отношения наши как-то не потеплели. Возможно, что он считал слишком чопорным меня. Вероятней всего, нам не хватало какого-то общего знакомого, который бы знал каждого из нас как хорошего, веселого человека и мог бы как-то расшевелить нас. И вдруг — такой человек явился. На седьмом этаже лифт звякнул, двери его разъехались. Рядом с дверью, оказавшейся перед нами, сияла золотым светом доска, на которой была выгравирована надпись (даю ее в русской транскрипции): Валери Молот.
— Валера Молот? Вот это да! — поразился я.
