В их «взаимоописании» первое место (и премию!) я бы, наверное, все же отдал статье Довлатова «Рыжий»: «Я об Уфлянде слышал давно. С пятьдесят восьмого года. И все, что слышал, казалось невероятным. Уфлянд (вес 52 кг) избил сразу нескольких милиционеров... Разрушил капитальную стену и вмонтировал туда холодильник. Дрессирует аквариумных рыб. Пошил собственными руками элегантный костюм. Работает в Географическом музее экспонатом».
Впрочем, не только добродушный Довлатов восхищался им, восхвалял его и Бродский, известный своей надменностью и строгой разборчивостью, — и «мягчеющий» лишь тут. Называя Володю «Волосиком», Ося писал:
Кто это? Это ты, Волосик,
с тросточкой,
интеллигентов окруженный
храброй горсточкой,
вступаешь, холодно играя
набалдашником,
в то будущее, где жлобы
с бумажником
царить хотели бы и шуровать
кастетами,
но там все столики уж стоики
с эстетами
позанимали, и Волосик там —
за главного:
поэт, которому и в будущем
нет равного.
В общем, все они друг про друга писали, и писали замечательно, так что — кто чьей премии достоин больше, уже и не разберешь. Думаю, что каждый из них с присущим ему величием и добродушием вручил бы премию своего имени своему другу. И нобелевский лауреат абсолютно прав: Уфлянд — поэт абсолютно оригинальный, новый для России, где традиционно расценивают трагедию как подвиг... Наш же герой относится к этому со снисходительной насмешкой, как к легкому слабоумию. Уфлянд — поэт гротеска, юмора и небывалой доброты, не желающий трагедии ни себе, ни людям и — с присущим ему блеском — превращающий трагедию в комедию.
Чтобы вам получить удовольствие прямо сейчас, советую приобрести книгу автора-лауреата «Если бог пошлет мне читателей» и прочитать, например, историю о том, как автор и Довлатов искали дефицитный в те годы линолеум в самых неожиданных местах, среди которых преобладали пивные. Эта история полна юмора, любви и доброты: на их извилистом пути попадаются исключительно честнейшие, благороднейшие люди. И даже традиционно зловещая фигура — швейцар ресторана, тип, с которым вся передовая общественность просто обязана бороться, — предстает перед нашими героями тоже благороднейшим, честнейшим человеком. Вот что сближало их (и довело до премии): все, к чему они прикасались, превращалось в добро. И в этом редкость, уникальность двух этих замечательных авторов, мало кем превзойденная — особенно в нынешний «свинцовый век». Который, на самом-то деле, лишь пытаются сделать «свинцовым» некоторые не очень умные авторы (я не говорю уже о таланте). А на самом-то деле — век такой, какой напишешь. И я, например, как и все мои друзья, предпочитаю жить в веселом и добром веке Уфлянда и Довлатова: век этот, кстати, никуда не исчез, а благополучно продолжается: вот он! И я приглашаю в него всех.
