Век такой, какой напишешь
Уже несколько лет подряд журналом «Звезда» вручается премия имени Довлатова. В этом году ее получил поэт, прозаик, мастер веселых курьезов Владимир Уфлянд. Курьез имел место и тут: для Уфлянда получить премию имени Довлатова — все равно что Суворову получить орден Кутузова. Уфлянд (и Суворов) был раньше. Давным-давно, еще когда Довлатов, считавшийся в литературных кругах разгильдяем и неудачником, добывал первые свои сюжеты, служа в лагерной охране, — Уфлянда все уже знали наизусть.
«Сиденье дома в дни торжеств есть отвратительный, позорный жест!» — повторяли мы вслед за Уфляндом и вместе с ним в дни торжеств сидели дома, не принимая никакого участия в официальной жизни, а порой даже забывая о ней. Только он помог нам прожить мрачные годы, которые — благодаря ему — оказались вовсе не мрачными, а веселыми. И не такими уж «несвободными», как принято считать.
Прелестные были годы! И именно Уфлянд раньше всех сумел озарить весельем тот «срок», именно он раньше всех проявил свою — и нашу суть. «Помню, в бытность мою девицею мной увлекся начальник милиции. Смел, На каждом боку по нагану. Но меня увлекли хулиганы». Нас, конечно, увлекли не хулиганы — мы больше увлекались друг другом, и на борьбу с тоталитаризмом и прочую чушь времени и сил у нас просто не хватало. Помню, я в те годы не знал — где находится Смольный. И зачем он был нужен нам, если у нас был Уфлянд? Вот еще стих, который тогда был почти нашим гимном:
Цветенья дым струится
над Отчизною,
отцы и братья трудятся в полях.
А я стою, и мне навстречу издали
мой друг идет из лесу на бровях.
То соловьем поет он, то синицею,
в его душе творится благодать.
Того гляди, возьмут его
в милицию,
и десять дней его нам не видать...
Я становлюсь готов
к любому подвигу,
желаю страстно жизнь отдать
в боях,
когда ко мне с женой своею
под руку
мой лучший друг шагает
на бровях.
Стихи его начали звучать в пятидесятые годы, так что — повторюсь — не такими уж мрачными те годы были... Век такой, какой напишешь. «...Пускай он занят, как и весь Союз, от понедельника и до субботы, я все равно ни капли не боюсь, что потеряет он хоть часть свободы». Мы и не теряли. Благодаря Уфлянду. В пятидесятые годы! «Сейчас не любят нравственных калек, веселых любят, полных смелости. Таких, как я, веселый человек, типичный представитель современности!»
Потом, конечно, Довлатов, как истинный гений, сделал мощный рывок и нагнал Уфлянда, и они подружились. Но и теперь, когда я разглядываю долгую историю — уже историю! — их литературной дружбы, я уверен все равно, что скорей Довлатов должен был получить премию имени Уфлянда, а не наоборот. Взять хотя бы тот факт, что Довлатов гораздо раньше начал писать об Уфлянде, чем Уфлянд о нем: так что Довлатов премии Уфлянда больше заслуживает — но, увы! Притом — поэт писал о прозаике строгой прозой, а прозаик, говоря о поэте, порой срывался на стихи: «Приехал в город Таллин не Тито и не Сталин — поэт Володя Уфлянд (Ленинград). Он загорать мог в Хосте, но вот приехал в гости, к Далметову, который очень рад».
