Подняв взгляд, я увидел, что все друзья Бена попросту застыли. Глядя на меня во все глаза. Потом один упал, корчась от смеха.
— Вечеринке конец, — возгласил я.
Раздалась пара протестующих стонов (невзирая на то, что все заранее согласились с таким правилом), а приятель Бена, Курт, сказал:
— Бен, нам что, и вправду придется уйти?
Мне показалось, что Бену потребовалась не одна минута, чтобы поднять голову от того места на девушке, куда он зарылся.
— Ну-да, — сказал он. — Уходите. Не то Берт спустится сюда секунд через тридцать.
Цепочка ребят исчезла с поразительной быстротой.
Я стоял посредине игровой комнаты, уставившись на Бена. А Бен лежал на кушетке — на девице, — уставившись на меня. Взгляд его был холоден и безмятежен. Это напугало меня. Оглядываясь назад с мудростью минувших лет, я понимаю: тогда он был чем-то одурманен. Чем-то покрепче фляжки-другой спиртного, несомненно, тайком принесенного на пирушку. Тогда же у меня просто возникло странное ощущение, будто Бен обратился в кого-то еще… но не по правде. Словно Бен в квадрате.
Вот так и пялились мы с ним друг на друга воистину ненормально долго.
Потом Бен поднял ладонь и сложил из пальцев пистолет. Навел его на меня и держал под прицелом в течение нескольких леденящих мгновений. Затем хладнокровно нажал на воображаемый спусковой крючок. Его ладонь даже назад дернулась от отдачи выстрела.
Выражение его глаз ничуточки не изменилось, пока он убивал меня.
Потом он вновь уткнулся лицом в свое убежище, а я побежал по лестнице обратно наверх.
Родители уже легли. Они не уложили меня спать. Они не проверили, как дела у Бена. По-моему, они не обратили особого внимания, когда Бен вернулся наверх (и даже вернулся ли вообще).
Я понятия не имел, долго ли он оставался внизу с той девицей или чем они занимались. Я даже не знаю, кто она такая была.
Я только понимал: мне уже не забыть взгляд Бена, когда он целился в меня из воображаемого пистолета.
Я всегда говорил про то, что Бен убьет меня, или как он лежит в засаде, чтобы меня убить, только это все были фигуральные убийства. И я не утверждаю, будто это было подлинным или хотя бы указывало на возможность его совершения. Скорее так: вдруг стало ясно, что ничего нельзя исключить. Я просто перестал быть абсолютно, решительно, стопроцентно уверен, что нечто подобное невозможно.
30 июня 1985 года
Отец наживил мне приманку на крючок. К сожалению.
— Держи, — сказал он. — Я знаю, что черви тебе на самом деле не нравятся.
