— Вы прошли через кухню, — заметил я. Это не был вопрос.
— Нет. Прошлой ночью я остался в комнате над пекарней. Мы живем за городом, ехать долго. Я сплю наверху, когда моя очередь открывать. Не люблю вести машину в такую рань, потому что клонит в сон, и меня охватывает беспокойство. В любом случае, когда мы тут закончим, заходите, пожалуйста, к нам, выпейте кофе и съешьте, что захотите, как мой гость. Будьте моим гостем.
Мы с Назиром стояли бок о бок у хозяйственной двойной раковины. Мыли руки. И мыли. И мыли. И мыли. Уже, по меньшей мере, четыре раза, споласкивали и сушили, обнюхивали ладони — и начинали заново. Хоть мы и пользовались перчатками, запах растворителя все равно улетучивался медленно.
— Видите? — произнес он, заставив меня вздрогнуть. Некоторое время мы обходились молчанием. — В таком деле всегда есть проблема. Ты считаешь, что знаешь, как с этим справиться. Как все привести в порядок. Только такой способ наведения порядка оставляет за собой дурной запах, и тот сохраняется — напоминает тебе. Когда случается что-то плохое, то и способ исправить это тоже плох, и удерживает тебя от его использования.
— Хмм. Надо будет об этом подумать.
— Вы, похоже, сметливый молодой человек. По-моему, вы понимаете, о чем я.
— Так и есть, — отозвался я. — Я понимаю, что вы хотите сказать.
Я сидел, попивая единственный на земле настоящий кофе и поедая пончик с повидлом. Назир готовил пончики немного по-другому. Время от времени я поднимал голову и смотрел, как он работает на кухне.
— Слышали о сикхе? — спросил он после долговременного молчания.
— О чем?
Дело было в произношении. Мне послышалось «сике», а потому я не понял смысла.
— О мужчине-сикхе, индийце по национальности, на заправке.
— О, боже. Ну да. Бен мне рассказал. Ужасно неприятно.
— Представьте себе, насколько неприятно мне. Поэтому-то я, когда вы подошли в темноте, и не был вежлив с вами.
— Это неудивительно.
— Если бы это касалось только меня, я бы так сильно не тревожился. Но стоит мне подумать о дочери… — его голос сделался жестче и громче. — Одна только мысль, что чья-то злоба направлена против моей дочери… — голос дошел до крещендо. — Заставляет меня взорваться, — последнее предложение воспринималось как угрожающее.
Я почувствовал, как на лице появился холодный пот, а желудок свело.
— Прошу вас, не гневайтесь, — произнес я. — В последнее время в моей жизни слишком много плохого. Больше мне не вынести.
— Простите. Не могу оставить ее без своей защиты.
