Мне все хотелось зажечь свет на крыльце. Но потом я подумал: «Не надо». И был рад, что не включил. Может, лучше стоило провеять эти мысли без яркого света, вроде того, что полицейские направляют на тебя, когда добиваются правды.
— Бен способен быть более самостоятельным, — сказал я. — У меня много мыслей по этому поводу. — Это было не совсем правдиво. Мысли у меня появились как раз тогда, когда я высказывал их в ответ на прямоту Назира. — Я думал, что он может быть принят в нечто вроде школы или программы, которая поможет ему стать более независимым. И я собираюсь начать обучать его ездить на автобусе на работу и обратно. По-моему, наша мама отказалась от этого чересчур быстро.
— И насколько независимым, по-вашему, он сможет стать? — это была не столько просьба поделиться сведениями, скорее просьба думать реалистичнее.
Сердце у меня упало. Я долго сидел недвижимо, ощущая, как оно уходит вниз.
— По-моему, он способен на большее, чем то, что он делает сейчас.
Назир курил. Я сидел.
Марк вышел из своего дома и прошел вниз по дорожке и обратно непонятно зачем. Меня удивляло, что он даже не счел нужным делать вид, что имелась какая-то причина для его променада.
— Как я понимаю, Бен — веский довод против меня…
— По сути, он относится к обеим сторонам вопроса, — сказал Назир. — С одной стороны, мне ненавистна даже мысль, что моя дочь столько времени будет тратить на его нужды. С другой стороны, это хорошо вас рекомендует. Что на вас можно положиться. Что вы не откажетесь от своей семьи. Молодые в сегодняшней Америке не всегда настолько надежны в этом отношении. Мать стареет — они сплавляют ее в какой-нибудь дом престарелых. Отец заболевает — никто из детей даже не навещает его. «У нас своя собственная жизнь», — говорят они. В них не видно никакой ответственности. В вас по крайней мере заметна ответственность.
— Благодарю. — Потом, еще даже не сообразив, что скажу это, произнес: — А если бы Бена не было? Что бы тогда вы чувствовали в отношении нас с Анат?
Долгая пауза. Словно бы он по-настоящему примерялся к этой новой для себя мысли.
— Это прозвучит ужасно.
Судорога сводила мне желудок в такт его словам.
— Не стесняйтесь.
— С моей стороны это глупо. Но всегда, думая, что моя дочь встретит мужчину, у меня в голове рисовалась картина, как я теперь понимаю, на которой этот мужчина был египтянин. Так что я мог при этом думать, верно? В какую даль надо забраться, чтобы отыскать здесь подходящего для брака мужчину-египтянина? Я не говорю о браке с иноверцем, заметьте, поскольку не настолько уж мы и религиозны. Я не говорю, что настаиваю на браке в традициях ислама. Просто перед моим внутренним взором стоит человек, больше похожий на нас. Сознание — забавная штука, ведь так?
