Глава 4
Госпиталь им. Осипова-2. Часть вторая
На втором этаже «конторы» я быстро отыскал начальника по кадрам Еленина. Голубоглазый ухарь сразу же спросил выписные документы из госпиталя и по дороге в кабинет весело трепался о привилегиях. Мол, для тех, кто недавно был ранен, контужен и прочая, существует особый щадящий режим: целую неделю можно не выезжать на задания, набираясь сил.
— Так что до конца месяца отдыхай, восстанавливайся. А Полюдову обязательно скажи, что если он тебя гонять туда-сюда вздумает — отстраню и назад к Осипову отправлю. В твоей карточке, что написано?
Еленин, уже обмакнувший перо в чернильницу, вдруг застыл над развернутой выпиской.
— …может быть привлечен для … ды-ды-ды… так… с условием несения службы в … Погоди-ка… так это ты — экспериментальный пациент Грюнберга? Ну точно! — начкадра звонко хлопнул себя по лбу и принялся накручивать телефонный диск.
— Алё. Евграф Еремеевич, приветствую…
Я положил на стол фуражку, взял свежую сводку и принялся за чтение. Все шло нормально:
«Ликвидация ОРВЕРов у текстильной фабрики „Красная звезда“»;
«Приборами зафиксирована вспышка активности в периметре Летнего сада»;
«Опыт применения рассеивающего луча»…
Тем временем градус разговора Еленина с Евграфом повышался. Спорили начальники от души. А потом и вовсе перешли на ор.
— И никто меня не заставит! — напоследок гаркнул Еленин, швыряя трубку на рычажок.
— Понял, Саблин?
Сделав неопределенно-понимающее выражение лица, я уставился на собеседника.
— Вот, — сказал он, кладя в медкарточку чистый бланк с номером. — Пусть Грюнберг распишется в том, что лично допускает тебя к оперативной работе. А то, кто знает, может ты и не Саблин уже, а какая-нибудь вредоносная субстанция. Тень-то хоть отбрасываешь?
Осознавая всю глупость подобного действия, тем не менее я повернулся, чтобы поглядеть на стену.
— Все, брат. Отправляйся в госпиталь, — засмеялся Еленин. — И без Левборисычевой расписки сюда не возвращайся.
В моей бывшей палате было светло и радостно, несмотря на заглядывающие в окна тучи, — один из паралитиков начал двигаться. Юноша с поэтическим лицом счастливо дергал ступней, а остальные взирали.
Ручеек разговора вилял между возможностями науки и границами сил человека. Возле кровати оживающего Светланка олицетворяла могучую поступь медицины, пуская из шприца фонтанчики. Она уж было совсем наклонила чашу весов в сторону «могучей поступи», но Витек, специально уронивший костыль за ее спиной, так мучительно кряхтел, что девичье сердце не выдержало и, наклонившись, Светланка подала негодяю утерю. А вслед за этим она, краснея и крича на нас, одергивала вдруг ставший коротким халатик — выздоравливающий, увидев перед собой заднюю часть медсестры, дернулся так, что свалил вниз кучу пузырьков и ампул, стоящих на передвижном столике. «Медицина» шлепнула Витька по голове и убежала, а мы радостно кричали ей вслед: «Не позволим бить советских больных!»
