Для таких людей, как Зуев, понятие дружбы состоит прежде всего из верности. А общие вкусы, интересы и взаимопонимание — все это для них не обязательно, в раздражении думал Слава, чувствуя на своем лице пытливый взгляд друга. Ну что он теперь торчит тут как привязанный? Что ему, делать нечего?
Зуев, сидя на подоконнике, тоже в свою очередь ощущал какое-то напряжение и неловкость, но совершенно не понимал их причину и природу.
Зуев выглядел старше, значительнее и мужественнее своих однолеток из лагеря. Мальчик отличался от сверстников гордой и независимой осанкой, ловкостью и стремительностью всех движений и поступков, и в то же время сдержанностью и достоинством. Явная примесь восточной крови сообщала какую-то особую артистичность и пластичность всему его облику. Иногда, прислонившись спиной к дереву или дому, он застывал в свободной позе, и взор его, как бы со стороны или с высоты, лениво скользил по предметам и лицам, едва касаясь их. Он явно забавлялся, наблюдая, как нелегко бывает детям находиться под его взглядом, как ни с того ни с сего они начинают нервничать, поправлять одежду, и даже походка у них как-то разом вдруг меняется. Обычно с Зуева этого хватало, и он никого не задевал и смотрел довольно рассеянно…
А какой это был превосходный игрок, точный, ловкий, хладнокровный! Он именно играл, а не заигрывался до исступления. Он играл с таким видом, будто были у него в жизни и другие, куда более важные проблемы и задачи…
Разумеется, Зуев сам выбирал себе друзей. Еще в начале прошлой смены выбор его пал на Славу. Тут, как видно, сработал принцип от противного. Слава был скромный и рассеянный мальчик, одного возраста с Зуевым. Деликатный, любезный, ровно приветливый со всеми, Слава не искал этой дружбы, но и не особенно сопротивлялся ей. Он принял эту дружбу без особого восторга, приветливо и добродушно.
Здоровьем Слава не отличался. Будто что-то постоянно мучило его, не давало покоя, какое-то постоянное томление, маета, будто однажды он потерял что-то дорогое и теперь пытается вспомнить, где он это потерял, мучительно сопоставляя факты и признаки.
Он мог выйти из игры в самом ее разгаре и стоять где-нибудь в сторонке, бледный, рассеянный, далекий. Взрослые наделяли его такими исключительными качествами, как глубокомыслие, созерцательность и мечтательность. Дети считали, что на Славку просто находит, что он воображает, задается и позирует.
Один Зуев знал правду. Дело в том, что в последнее время Славу мучило одно странное недомогание. От напряжения, от волнения в азарте игры ему вдруг ни с того ни с сего делалось дурно. Кровь отливала от лица, по рукам и ногам пробегали холодные газированные иголочки, а несколько раз, к своему стыду, он, как барышня, падал в обморок. Врачи говорили, что это возрастное, «сосудистое», скоро пройдет, но это мало утешало Славу. Приходилось все время быть настороже и прислушиваться к себе. Падать в обморок было просто унизительно.
