Наше первое свидание — на сквере.
Назначила сама. Сама. Это — многозначительно и непонятно.
Я смотрю из дальнего угла сквера.
Вера сидит на лавочке с интеллигентом (весь в замше и бороде). «Осторожность — мать перевозки фарфора». Он случаен или…
Нет, она с ним не разговаривает.
К замше подходит длинноредковолосый с бороденкой. Если спаситель нашивал вельвет, то этот — точь-в-точь Иисус периода воскрешения Лазаря.
Замша с вельветом уходят.
Я не падаю до крайности моды. Чуть-чуть припустил, правда, волосы сзади, но лишь для того, чтоб бритым затылком не смахивать на пенсионеров.
— Вера, извини, двадцать минут ждал автобуса.
Вера какая-то деревянная. Молчит, как мим.
— Что случилось? Свиданье деловое или?
Вера вынула из сумочки старомосковский ключ. Бородка припаяна медью.
Непонятная комната, полная чужой опрятности. Покрывало на кровати, похожее на занавес МХАТ.
Молча пьем ненужный чай.
Вера посматривает на меня, как на ледяную воду. После исследования глаза кричат: «Не могу!»
Я не был воплощением инициативы. Меня подспудно уже начинали раздражать эти ризы любви. Опять-таки «Осторожность — мать перевозки…» Начать дело правильно — значит увидеть его конец. Надо посчитать варианты и оценить самый скверный.
Конец — в месткоме?
Бр-р…
«Вечерка» служит скатертью в нашей вокзальной сервировке. Постукиванием пальца я по крупинке сбрасываю соль с кончика ножа на газету. Это требует сноровки. Вот на полированной нержавейке словно бы и не было соли. Блестит, чистая, словно из магазина.
Хорошо ли подслушивать?
Почему мне пришла в голову эта мысль?
Трудно вытягивать непрочную ниточку из клубка ассоциаций.
…А, вот почему!
Жил-был (почему говорят «жил-был» и никогда — «был-жил?») писатель Олеша.
Чем отличается настоящий писатель от не писателя?
Не писатель напишет: «…свитр с чередующимися, крупными, желтыми и черными горизонтальными полосами, плавно переходящими одна в другую».
Писатель (Олеша) напишет «…свитр цвета осы». (Здесь и пушистость свитра).
Юрий Карлович пишет, словно бы разговаривает с собой.
Читатель подслушивает.
Здесь это хорошо. Здесь как бы немой договор между читателем и писателем. Так лучше идет работа у них обоих.
Делаются открытия.
Маленькие: соль не оставляет следов на зеркале ножа.
Большие: умирание (человека) — это процесс сокращения круга зримых вещей, их смысла…
Я вдруг вижу Веру. В глазах испуг, затем обычное Верино выражение: «Нет, и ты мне ничем не поможешь!»
