Но пока еще отсутствуют гарантии: ритуал торжества в оптимальном варианте включает поцелуйный обряд.
Его нет!..
Святослав Игнатьевич напоминает сейчас пионера-воздухоплавателя перед прыжком с Эйфелевой башни. (Это — на заре кинохроники.) Икар снимает котелок и дрожащей рукой вытирает холодный пот с лысины. К его спине привязывают крупногабаритные крылья. На экране глаза самоубийцы. Крохотные санитары и игрушечная каретка с крестом в смертном низу. Вот он взмахивает своими кустарными крыльями и… Долинский, словно террорист, цепко бросается на Главного.
Главный неестественно багровеет.
Желтый хобот Долинского ловит конвульсивную мякоть губ и юбиляр присасывается к Главному в страстном поцелуе.
— Ур-ра! — кричит находчивый Бернер.
Стаканы толстого стекла сами опрокидываются исами лезут в рот алюминиевые вилки с салатами и селедочкой.
Юбилейная машина набирает обороты.
Семен — «угол». Его просят в президиум.
На скатерти-ватмане я перекраиваю под Долинского бывшие в употреблении стихи для завхоза Парамонова.
Читаю, наконец.
В свободное от сожжения христиан время Нерон мечтал о славе поэта. Император сжег бы меня от зависти, если б присутствовал на юбилее Долинского.
Какие овации!
В неистовой благодарности со мной чокается сам пенсионер.
— Я всегда, — говорит он уже самоуверенно.
— Слушай, почему это у тебя Долинский натирает полы? — тревожится Вера.
— Фу, черт! Проскочило от Парамонова.
Мы с ней делимся наблюдениями.
— Как ты думаешь, какой сейчас уровень шумов?
— Децибел семьдесят.
— Ну что ты. Еще каждый второй трезвый.
— Семьдесят, — утверждает Вера. — Два года работала в акустической лаборатории. По шкале громкости — шум морского прибоя.
— Лет пять не был на Черном.
— А ты знаешь, в месткоме есть путевки на сентябрь. Три. Но у моего Семена в сентябре санаторий.
А быть может Вера-то от мира сего?
Помогай бог и «Ашхабадское крепкое»!
— Вера, возьмешь две путевки с Валюшкой. Семен обеспечит. В последний момент выяснится, что Валя ехать не может…
Бедный Семен. Он сейчас проигрывает, а думает, что сама Фортуна идет ему навстречу. Именно в этот момент, когда, пунцовый, чокается с директором. Может быть, он займет место Долинского, зама отдела, он, Семен, засидевшийся ведущий.
— Слушаю. Записываю. И чивой-то и никак и нс усеку и кто ж это поедет со мной вместо Вали? — сжалась в ироническую пружину Вера.
— Вера, ты можешь быть серьезной?
— К серьезности я призываю тебя. Ты — пьян.
Вера стала пробираться к выходу. Осталось ли этонезамеченным?
