Грязный человек опрокинул еще сто граммов и расплатился.
Я поднял брови.
— Ну?
— Поехали! В кабину я никого не сажаю, не люблю спутников. Впрочем, и наверху мягко. Устроитесь удобно. Если что, стучите кулаком по крыше кабины. А банда откроет огонь, на меня не рассчитывайте. Самое высокое воинское звание, до которого я дослужился, — дезертир. Залезайте и сверху подайте руку даме.
Я и мой новый делопроизводитель соорудили два ложа на расстоянии вытянутой руки друг от друга, легли и натянули одеяла до подбородка. Машина тронулась так плавно, словно дорога была устлана шелком. До Бентбаши над нами плясали квадраты огней, потом нас накрыло толстым и свежим покровом ночи. Грузовик закачался, как зыбка, которая почему-то пропахла нафталином. Над головой плыло небо с редкими звездами и одним-единственным голодранцем-облачком. Похоже, плутишка не прочь разживиться одежонкой из тюков, что под нами…
Я человек трезвый и за всякие там возвышенные чувства гроша ломаного не дам. Но волнение, какое я испытывал сейчас, было, пожалуй, глубже и возвышеннее священного трепета паломника перед святыми местами. В эту минуту я с легким сердцем отдал бы, наверное, и квартальную и даже годовую продукцию своей лесопилки тому, кто спел бы мне:
Поздно под вечер на горе Романии
С другом верным, с красной девицей…
Темнота — лучшее условие для инициативы такого рода. Только руку протяни. Девушка, видно, не так глупа, чтоб не понять, сколь неравны наши силы. Но вместе с грешными желаньями я вдруг ощутил в себе тысячи разных преград и пут, и они связали меня по рукам и ногам. От исконного, вбитого еще в голову матерью: «Грех, бог накажет!» — до: «Товарищ Данила, в такой-то день и час явишься на комиссию!»
По щекам хлестал свежий романийский ветер.
Безоглядный азарт, какого я еще никогда не испытывал, подбивал меня протянуть руку.
Осмотрительность, предтеча импотенции, говорила: нет!
Я почувствовал, что она зашевелилась под одеялом. Навострил уши.
— Товарищ председатель, вам не страшно?
— Все мои страхи связаны только с внешней политикой.
— Не шутите, я вся дрожу.
— Укройтесь получше!
— Я боюсь, товарищ председатель!
— Темноты?
— Всего.
— Зажмурьтесь! Суньте голову под одеяло. Страус давно разрешил подобную проблему.
— Товарищ председатель, а можно, я к вам придвинусь?
— Ну-у, пожалуйста, только я заранее снимаю с себя ответственность…
— Не съедите же вы меня, товарищ председатель!
— Об этом можете не беспокоиться.
— Ну тогда…
