За столом — женщина. Английская юбка, белая, наглухо застегнутая блузка, элегантный лакированный пояс, как офицерский, только с огромной пряжкой, сапожки, шелковые чулки.
За секунду до моего прихода она зевнула, и морщинки вокруг прелестных губок еще только принимали выражение серьезности и внимания. На столе пусто. В корзине — ни единой бумажки. Товарищи руководители еще не позаботились найти работу секретаршам, чтоб оправдать их существование. Впрочем, всему свое время!
— Что вы, товарищ, хотите?
Держалась она с профессиональной ласковостью военных санитарок. Но я готов поклясться, что судьба уберегла ее от возможности проявить отвагу на поле боя. Все в ней говорит об изяществе, здравомыслии и хорошем воспитании, как духовном, так и физическом. У товарища начальника отменный вкус.
— Видишь ли, товарищ, я прибыл издалека, — начал я мямлить по обычаю писак, которым надо прикрыть шаткость своих принципов, и крестьян, прячущих змеиное лукавство, — помоги мне, ежели, конечно, можешь.
— Пожалуйста! Садись, товарищ!
— Спасибо тебе большое, уморился до чертиков. Ну и занесло наше село, убей его бог, пять ден пути до столицы. Эх, что поделаешь, проклятая буржуазия разметала наши селения, чтоб мы были подальше друг от друга. Боялась, похоже, скученности трудящихся масс. Бог даст, и это встанет на повестку дня. Дымишь, сестренка? Молодчина, а я вот весь отравлен табачищем. Дошел до нас слух, сестренка, что здесь выдают машины для лесопилок, вот товарищи и отрядили меня, иди, говорят, Дане, и проси машины. Я ведь, сестренка, на лесопилке раньше работал, рабочая косточка, вот и приехал разведать, не перепадет ли что и нам в нашем медвежьем углу. Леса у нас, слава богу, хватает, деревянный Париж можем выстроить, сама воевала, знаешь, что такое лес…
— Да, конечно.
— Леса у нас столько, что тыщу лет будешь рубить — не вырубишь. Ежели б, к примеру, делались корабли из дерева, а корабельщиками были крестьяне, то бы всем подлодкам в мире нас не потопить. Вот сколько бы нас было! Мы бы в три приема выпили океаны. Но люди у нас — бедняк на бедняке…
— В самом деле, как живут народные массы? — спросила она, чуть наклонив голову, как любопытный воробушек. Я-то знаю, что для нее народные массы — пустой звук, и интерес к ним — всего лишь модная сентиментальность приемных больших начальников. Всерьез о жизни народа спрашивают не так. Однако, прикинувшись наивным простаком, который верит даже в такие чудеса, как забота чиновников о судьбе какого-то там народа, я поблагодарил ее за эту самую заботу и повел речь дальше:
