Когда короткая летняя ночь кончилась, и на востоке сквозь серое проступило розовое, Андрей Викторович словил Золотую рыбку. Сначала она ничем не выдавала себя и только флегматично шевелила плавниками у самого дна ведра, но её масть была отчётливо заметна даже в свете зажигалки — на бесцветном цинке волновались сочные, насыщенные красно-жёлтые сполохи.
— В глубине души я всегда верил, что такое может случиться, — сказал Андрей Викторович. Он сонно качал головой, удивляясь простоте уловки, на которую попалась рыбка: шарик чёрного хлеба с капелькой корвалола. Что её притянуло? Запах? Или вкус, растворяющийся, расплывающийся в воде? Или запах как предчувствие вкуса? Рыбка поднялась к поверхности и смотрела на него холодным глазом.
— Ты же понимаешь, что в любой момент я могу освободиться? — её голос был отчётливо девичьим, с интонациями терпеливой независимости.
— Ты попалась, и остальное уже неважно. Исчезай, ускользай, но факт останется фактом, — Андрей Викторович сбросил дрёму: распрямился и потянулся, раскинув руки широко в стороны, пока не хрустнуло в плечах. Обычно он завтракал только поближе к полудню, но теперь от неожиданной удачи ощутил оживление и аппетит: развернул бутерброды с сыром, откусил кусок, неторопливо прожевал, проглотил и сделал хороший глоток водки.
— Не переживай, я не буду выходить за рамки. Всё по правилам. Ты выполнишь желание, и я тебя отпущу, — он ел и следил, как она отреагирует.
— Разумеется, — она покачивалась и поводила тонким хвостиком. — Говори.
— Я хочу словить самую большую рыбу, небывало большую, — мечтательно загадал Андрей Викторович. — Не подумай, что мне недостаточно тебя; я отдаю себе отчёт в твоей значимости; однако это — совсем другое.
Золотая рыбка сделала безразличный жест, и Андрей Викторович истолковал его как согласие. «Теперь надо показать великодушие». Не дожидаясь исполнения уговора, он плавно выплеснул ведро в воду. Закурив, смотрел на второй поплавок. Клюнуло почти тотчас, и он, со щекоткой в животе от радостного предвкушения, осторожно потянул. Под водой заколебалось, потемнело и стало как будто нарастать, нарастать, и вдруг волны раздались в стороны, раскрывая огромную рыбью морду с леской во рту, размером с дельфина. Андрей Викторович не торопился делать выводы и понемножку тянул, и рыба легко выходила из воды, всё увеличиваясь в обхвате. Сжимая удилище, Андрей Викторович отступал от берега шаг за шагом, и скоро носатая дельфинья морда уже казалась неестественно маленькой по сравнению с телом — она венчала лишь самый кончик исполинского косого конуса, живого и вздрагивающего. «Левиафан». Рыба спокойно смотрела ему прямо в глаза, не упрямилась, и скоро он понял, что она помогает ему выловить себя: отталкивается от дна то ли плавниками, то ли изгибами живота, как гусеница. Туша выросла уже до нескольких метров в диаметре — или в радиусе? — и порождала вокруг себя шумные пенные струи, брызги и водовороты. Андрей Викторович наступил сапогом на кочку и чуть не упал. За спиной был обрыв. «Нужно взобраться». Он развернулся, ухватил удочку правой рукой и полез вверх, цепляясь левой за крепкие травяные корневища. Сверху стало очевидно, что эта рыбина и впрямь Самая Большая. Андрей Викторович стоял на обрыве в два человеческих роста, но колоссальное тело вздымалось значительно выше.
