— Полистаешь на досуге, а то от одних детективов крыша поедет, — он глупо хохотнул. — Слушай анекдот, кстати! Я тебе рассказывал анекдот про беларуса?
— Да. Беларус не хотел уходить из тюрьмы.
— Не, другой совсем. Встретились как-то раз русский, украинец и беларус. Зашёл у них разговор, кто что из еды любит. Русский говорит — я люблю хлеб. Украинец говорит — я люблю сало. А беларус говорит — я люблю нагири-суси. Русский и украинец удивляются — круто! где ты их берёшь? Беларус отвечает — сам из картошки делаю!
Рыгор затрясся от смеха, а я пожал плечами — тема была слишком заезжена. Потом я предложил спуститься в подвал и посмотреть на оставшиеся там бобины, но Рыгор логично заметил, что слушать их всё равно не на чем. Лоб его нахмурился: он вспомнил о неудавшемся ограблении. Ему снова захотелось пойти к мединституту, а вдруг Лявон уже там и ждёт его? Рыгор встал, но ноги плохо его слушались, он задел и опрокинул стул. Я достал шахматы, и он согласился поиграть. А что ещё было делать? Чтобы не сидеть в регистратуре, довольно мрачной, мы вытащили один из столов на крыльцо. Чёрной ладьи не хватало, и мы поставили вместо неё прошлогодний каштан, маленький и ссохшийся. Сыграли несколько партий, а когда наскучило, опять принялись за сливы, соревнуясь, кто дальше выстрелит скользкой косточкой, сжимая её между большим и согнутым указательным пальцем.
К вечеру Рыгор засобирался домой. Я отговаривал его, но он был твёрд, хоть и пошатывался. Он вспомнил о тате, который ждёт и волнуется. «Эх, тата, тата», — Рыгор попытался посмотреть время на мобильнике, но тот разрядился и не включался. Он взглянул на меня, но я покачал головой, у меня вообще не было ни телефона, ни часов. Я продолжил уговоры остаться, приводя в качестве доводов его самостоятельность и независимость от таты, слишком долгий путь домой, жареную картошку с красным луком и сладким перцем на ужин, мягкую кровать в палате для рожениц, отремонтированный магнитофон и близкую дорогу до мединститута завтра поутру. Последний аргумент его убедил.
Глава 8. Как Лявон искал Рыгора
Лявон проснулся от грома, в той же позе, в которой заснул — за партой, с широко расставленными ногами, голова на скрещённых руках. Руки и шея затекли до деревянного состояния, и он распрямился, морщась от боли. Смиренно ожидая, пока наладится кровообращение, Лявон представлял, как кровь толчками пробивается в руки по тоненьким жилкам, закупорившимся за время сна и теперь постепенно раскрывающимся. Аудитория была наполнена прозрачными серыми сумерками, и Лявон сначала предположил, что близится ночь. Но часы на дальней стене аудитории, над доской, показывали без малого два, и это было странно: слишком светло для поздней ночи и слишком темно для середины дня. Сзади, за окнами, блеснула молния. Парты, ступени и голова Лявона отбросили мгновенные тени. Опять громыхнуло.
