Ограбление по-беларуски | страница 30
— Выбираю вот, кого послушать, Палестрину или Пёpселла. Чтоб выходные с самого начала хорошо зашли, в правильное горло, — тата засмеялся и чихнул. Рыгор тоже хохотнул для вежливости и из лучших побуждений предложил ему послушать Скрябина.
— Скрябина? — произнёс тата медленно. Опершись на плечо Рыгора ладонью, он выглянул вниз и помахал рукой дяде Василю и дяде Михасю, но те не заметили. — Скрябина только если вместе с тобой, один я с ним не справлюсь.
— Так я ж сейчас в баню иду. Разве что вечером, — отказался Рыгор, вылез из-под тяжёлой татовой ладони и шагнул в комнату. — А вы пока сами попробуйте, не пожалеете. Когда в одиночку, то даже лучше понимаешь.
Навязчивость таты и его манера класть руку на плечо иногда до крайности злили Рыгора. Так и сейчас, он вдруг не удержался и выдал тате обидный анекдот, который до этого не собирался ему рассказывать:
— Слушайте анекдот, тата. У композиторов барокко идёт перекличка. — Пахельбель! — Я! — Палестрина! — Я! — Пёpселл! тишина… Пёpселл! тишина… Пёpселл, мать твою paзэтaк!! — Я! — Ты что молчишь, мyдeнь?! Слух потерял?! Когда называют твоё дoлбaнoе имя, ты должен сразу отвечать! Три наряда вне очереди! Понял, тетерев? — Так точно, товарищ Бах!
Тата скривился, как будто в рот ему попала гадость, а выплюнуть её было некуда.
— Отвратительный анекдот! Во-первых, чтоб ты знать хотел, Палестрина к барокко никакого отношения не имеет. Ты б хоть не выставлял своё невежество напоказ.
— Да пофигу, тата. Что Палестрина, что Перголези, всё едино. Вот готовите вы отлично, тата, а в музыке почему-то упорно питаетесь консервами и полуфабрикатами. Вы свежую пищу пробуйте! Пару раз попробуете — и войдёте во вкус. Потом уже консервы в рот не полезут.
Тата снисходительно взглянул на Рыгора и стал разминать сигарету.
— Шутишь? Думаешь, я не знаю Скрябина? Когда-то по молодости я даже сильно увлекался сочинениями этого господина. Но с тех пор прошло много лет, я постарел, и мой желудок уже не принимает манерность. Скрябин? Позёр и ломака с претензиями на космические откровения. Я бы даже так сказал: Скрябин — это последняя стадия болезни под названием «романтизм», когда ткани уже начинают гнить и разлагаться.
Рыгор был уже готов — и возмутиться, и обидеться, и за себя, и за Скрябина, и за романтизм — и спор покатился по застарелой колее.
— А эти ваши Палестрины холодные и пустые! Как завитушки на париках. Золочёные вензеля и вонючие виньетки. Не понимаю, как только уши не вянут? Механическая шарманка!