— Нет, говоришь, оркестра?!
— Разбросало… — ошеломлённо ответил Ник.
— Разбросало? — уже как-то по-булгаковски возопил индеец Ситка.
— Натурально — в том же стиле отозвался Сильвер.
— Маэстро!.. Джаззз! — что есть мочи заорал индеец, схватил карабин и, не целясь, дважды выпалил в дверь. Подорванная грохотом дворняга истошно завопила. Водолаз выронил карты из рук. Простреленная дверь слетела с верхней петли и криво зависла в проёме. Ворвался ветер. — Джа-а-азз! — орал обезумевший Ситка и ужасающий вопль подхватили чумиканские собаки. Словно в сатанинской оратории, сбиваясь с хрипящего лая на полушакалий хохотливый вой, рыдали они над сгинувшей командой пиратской фелюги Ника Рок-н-ролла. И даже забившийся под бушлат Водолаза малохольный кобелёк, подчиняясь древнему инстинкту стонущей стаи, истошно скулил, оплакивая так никем и не зажжённые звезды…
— Вот твой оркестр, — мёртвым голосом произнёс Ситка и рухнул на пол.
Покажите нам вашу сущность, и мы посмотрим, что от вас останется.
— Ни хуя себе, отдохнули маленько… — проговорил Водолаз и пошёл починять сорванную выстрелами дверь.
Может быть, мы не люди вовсе. Может быть, мы нечто такое, что только внешне напоминает людей… Может быть, мы чьи-то видения, вырвавшиеся из колонии снов. Нерасписанные холсты. Невысказанные стихи. Стёртые временем ноты. Прах осенней листвы, просыпанный сквозь женские пальцы. Вино, превратившееся в уксус. Уксус, ставший ядом. Шершавая ржавь вечерних крыш. Взрывная пудра. Медленные боги. Дождевые пятна. Может быть…
— Ну, что? Вспомнил?
В руках у Филина оказался сложенный вчетверо тетрадный клетчатый лист, мелко испещрённый славянскими буквами. Записи находились с обеих сторон.
— Что это? — спросил Филин.
Ник неопределенно пожал плечами и уселся на балконные перила. Из-за тюлевой занавеси выглянула немка, посмотрела и исчезла. Крапнул дождь, но мгновенно прекратился. Филин развернул лист.
«Неужели ты думаешь, что я — дешёвый ярмарочный скоморох, развлекающий чавкающих ресторанных животных… неужели ты, знающая каждую крапинку в радужной оболочке моих глаз и видевшая приступы моих хронических кошмаров, неужели ты ещё не поняла, что я убиваю себя для рождения Слова. Я и есть та самая книга без названия, хранящаяся во всех учреждённых добродетелях. Неужели не ясно, что издательство, заключившее контракт на полное собрание моих переживаний, называется Смерть…
Мне грустно… Мне очень грустно оттого, что никогда мне не было по-настоящему смешно. Неужели ты думаешь, что я не способен смеяться… Способен, если только мне доведётся собственными глазами увидеть окончательную гибель этого вселенского ларька, именуемого цивилизованным миром. Окончательную гибель! Поэтому меня привлекают все крошечные трагедии человечества. Да и что такое «человечество»? Смрадная коллекция духовных ценностей. Глобальная столовая. Вертлявый телебред. Философское обоснование низости. Религиозная вульгарщина. Престиж бухгалтерии. Откровения голодного желудка. Господни фокусы. Атрибуты деградации, которыми вы увешаны, как дикари железными бусами. Они тянут вас к земле, где вы прокляты гнить и копошиться, копошиться и снова гнить. И может быть, только оргазм приподнимает вас чуть-чуть, совсем немного, чтобы вы хоть намёком почувствовали состояние настоящей жизни. Именно за это все вы обожаете порно, но скрываете это и снова гниёте и мучаетесь, и мстите за эти мучения друг другу.
