Ковалев останавливается и говорит деревянным голосом:
— Плохо мне!
— Почему?
Он разводит руками.
— Сам не знаю. Опять начинается приступ тоски… Темно, сиротливо. Проклятое время, проклятое поколение — хилое, бесплодное, беспомощное, лишенное веры в себя и надежд, без всяких устоев, без всяких принципов.
Она его утешает:
— Люби меня, я от тебя ничего не потребую — ни подвигов, ни жертв. Будь свободен во всем, но приноси мне твое лучшее, твое самое лучшее, я его взлелею и сохраню.
Рогнеда встает с кресла, кладет ему на плечи свои руки и глазами, полными слез, заглядывает в его глаза.
— Ты не видишь своей красоты, Георгий. Даже твои недостатки и слабости не могут затемнить твоего светлого облика. Среди всех этих трусов, недоносков и торгашей ты один лучезарно выделяешься. Я с тобой пойду всюду.
— Эх, Рогнеда, было бы куда идти. В том-то и вся штука!
— Нет, нет! Не смей так рассуждать! Ну, целуй меня, будь веселым. Хочешь я тебе сыграю на пианино?
— Хочу.
— Ну так слушай.
Рогнеда вытирает с глаз батистовым платочком слезы и садится за пианино.
— Некто сказал: женщина — сфинкс без тайны, а я ему скажу: но и мужчина есть безсфинксовая тайна! — философствует подвыпивший Долбня на именинах Пелагеи Евтихиевны Ковалевой.
— Брось! — лениво ворочает языком его сосед Алексей. — А тебе-то какое дело? Ну их всех к лешему. Наплюй да и разотри! Выпьем за здоровье именинницы…
Он поднимается из-за стола с рюмкою в руке.
— Пелагея Евтихиевна, за процветание… то есть, так сказать, пью за ваше здоровье и всего вам… м-м-м… наилучшего. Простите, что незваный затесался к вам на именины.
Пелагея Евтихиевна благосклонно кивает головой, отрываясь от беседы. По случаю своего тезоименитства она разрядилась в пух и прах: кольца, ожерелье, лиловое бархатное платье… Стол уставлен фалангами яств и бутылей. Гости: фон-Книппен, Рогнеда. Тихий Ужас, Долбня и Алексей, да два тощих старичка в сюртуках и три дамы.
Алексей опоражнивает рюмку и опускается на стул.
— Неосновательно выпивать за здоровье пятнадцатую, — скептически замечает ему Долбня, но сам не выдерживает и тоже поднимается.
— Говорю тост. Немного внимания!
Пелагея Евтихиевна сокрушенно хлопает глазами, опять отрываясь от беседы с дамами.
— Что есть человек? Человек есть вещественный прах — и ничего более.
Долбня свирепо нахмуривается.
— Всякая именинница есть тоже человек… Н-да!.. Но все ж таки именины отличная вещь. За ваше здоровье, Пелагея Евтихиевна!
Он с треском опускается на свое место и шепчет Алексею:
