Он вспомнил холод того мгновения, когда его отвергли, и содрогнулся.
Поездка в направлении ана заняла всего минуту. Наверху Труба выходила в комнату Уайтхолла с электромагнитным щитом. Питер вышел из эфирного лифта в сверкающую цилиндрическую клетку Фарадея, где в призматическом контуре эктофона уже стояли Си и его заместитель Джордж Хилл с каменным лицом. Странно было видеть их прижизненные почти безупречные копии, наложенные на строгую электрическую геометрию мира живых.
Увидев Питера, Си нахмурился.
– Как мило, что вы к нам присоединились, Блум, – сказал он. – К счастью, наш господин и повелитель тоже задерживается.
Питер встал рядом с двумя старшими коллегами. Хилл был старым воякой с острым подбородком, ветераном дореволюционных операций в России. Ходили слухи, что он находился там в ночь смерти Распутина. Хотя лицо его оставалось бесстрастным, от него растекались ледяные волны враждебности. Питер улыбнулся ему и расположил свои заметки на парящей стене эфира перед ними.
Потом в комнату вошел премьер-министр Герберт-Бланко Уэст.
Искры его души были крупнее, чем когда-либо видел Питер, и заняли почти половину клетки Фарадея. Такой быстрый калейдоскоп мыслеформ, что едва можно уловить образ каждой отдельной мысли великого человека. Питер заметил корабль из синего света и лица, но они сменялись так быстро, напоминая языки пламени, и он никого не опознал.
Премьер-министра сопровождала еще одна живая душа. Сэр Стюарт Мензис, глава Зимнего управления, земной ветви Секретной службы. Рядом с премьер-министром его разум напоминал крохотную Луну, вращающуюся вокруг огромной планеты.
– Господа, – сказал Уэст. Его сиплый стариковский голос резко контрастировал с искрами души. – Прошу прощения за опоздание. Парламент сегодня был просто убийственным. Как я понимаю, вы нашли меч, которым мы разрубим наш гордиев узел. Давайте посмотрим, насколько он наточен.
Си начал доклад о ситуации в Испании, а Питер не мог отвести взгляда от сияния мыслей премьера. Они напомнили ему другой огонь, в ту ночь, когда он впервые услышал имя Герберта Уэста.
* * *
Это случилось в 1916 году, ближе к концу войны. Питеру тогда было пять.
Вся семья собралась перед камином в уютной гостиной, одной из нескольких в огромном доме на Пэлас-террас-гарденс. Отец Питера только что вернулся с работы из комиссии по средствам коммуникации. Мать коротала вечер за чтением стихов. У ее ног высилась стопка записных книжек. Питер лежал на своем «ковре-самолете» – старом бархатном коврике за материнским креслом – и почти уснул под умиротворяющее мурлыканье родительских голосов.
