Философия многих религий, в том числе и христианской, построена на дуализме, двойственности мира. Есть Бог и черт, помогающие добрые духи и вредящие злые, правда и ложь, справедливость и несправедливость. Это отражение объективного закона поддержания равновесия, жизнеспособности общества — то, что можно, его сохраняет и есть хорошо, а то, что нельзя, его разрушает. Заповеди христианства в красивых образных формах за тысячелетия, возможно, стали почти безусловными инстинктами в наследственной памяти народов, его исповедующих.
Великая мудрость заключается в сентенции «построить храм в своей душе». Каждый человек тоже маленькое общество, в котором уживаются сознание и подсознание, звериные страсти и правила хорошего тона, эгоистическая агрессивность и человечное милосердие. И то, что нельзя, разрушает человека, и он пытается воспрепятствовать этому.
Мы простужаемся, начинаем кашлять и чихать. И, не советуясь ни с кем, просто изначально знаем: нельзя болеть. Нервы сигнализируют — произошло нарушение. Болит голова, першит в горле. Организм начинает вырабатывать лейкоциты, пожирающие вирусы, а сознание, чтобы помочь организму восстановить равновесие и мир, то есть здоровье, гонит нас в аптеку покупать какой-нибудь быстрорастворимый шипучий «Эффералган УПСА».
Ребенок разбивает любимую мамину вазочку, его ругают, наказывают, лишают сладкого. И в маленьком душевном мире ребенка кончается мир, его игрушечный храм начинает разрушаться — хочется плакать, а игрушки становятся не друзьями, а изделиями легкой промышленности. Он догадывается или ему подсказывают, что нужно просто попросить у мамочки прощения. Мама прощает, и возвращается в душу мир, хорошее настроение и даже, что там советуют, — «Милки вэй», того и гляди, сам замычишь от удовольствия.
Великое христианское таинство евхаристии
(причащения), состоящее из исповедания грехов и самого причащения Святых Тайн, отчасти где-то напоминает обычную человеческую акцию: туда — «мамочка, прости меня, пожалуйста, я больше так никогда не буду», оттуда — «ладно, прощаю последний раз, вот тебе «Милки вэй», смотри не замычи, а то теленочком станешь». Но если в действе причащения содержится глубокий религиозный смысл — приобщение к жертве Христовой и Царству Божию, то в действе исповеди для исповедующегося больше смысла психологического. Человек выпускает из себя, хотя бы символически, грехи — агрессивность, лживость, потакание низким страстям, все, что разрушает внутренний храм, мешает нормально себя чувствовать в обществе и в собственной душе. И человеку становится легче, иногда просто в физическом смысле легче.
