И по-прежнему никто в этом коллективе не смел ослушаться бригадира. Ему доверяли, его ценили, по-своему, конечно, и авторитет его был непоколебим.
Приходили сюда и новые люди, в основном молодые. Федор давно уже приметил худощавого, с блестящими черными глазами паренька, не выговаривающего букву «р». Отличался он от других совершенно сознательным, даже каким-то неистовым отношением к любому порученному делу, не говоря уже об основной работе. И Завьялов, отступив на этот раз от выработанного за многие годы правила — не вмешиваться в чужие дела, не интересоваться ими, что считалось здесь самым хорошим тоном, как-то во время обеденного перерыва отвел Никиту — так звали парня — в сторону и спросил:
— Ты надолго сюда прикатил?
— Гривенник дали, — улыбнулся Никита. — Спросишь, за что? Да бабу свою от бакланов[19] закрыл, да видно, больше чем можно — одного и замочил.
— А почему говоришь «бабу»? — глуховато спросил Федор.
— Ну, здесь все так говорят, — манерно развел руками Никита.
— Пусть все говорят, а ты, если, конечно, любишь ее и уважаешь, говори по-человечески.
— Да засмеют же…
— Не бойся. Не засмеют.
Наступила пауза. Никита непонимающе смотрел на Федора: зачем тот затеял такой разговор? Конечно, он знал, что Завьялов «твердо стоит» в зоне и авторитет у него есть. Но ведь все равно не принято говорить о чужих делах.
— Ты до залета в комсомоле был? — неожиданно спросил Федор.
— Ну и что? — Никита вместо ответа нагловато усмехнулся.
— А ничего. Я тоже был в комсомоле. И не считаю те годы потерянными, — Федор сквозь прищуренные веки смотрел на Никиту. — Не можем мы раствориться в блатном мире, как сахар в чае. Эта часть нашего прошлого не позволяет нам так поступать.
— И что же ты предлагаешь? — Никита перестал улыбаться.
— Кончай-ка, братец, рожу кривить и конать под приблатненного. Для начала предлагаю тебе быть культоргом бригады.
— Да ты что, бугор? Это же конает за подло.
— Кому конает, а нам — нет. Вот я — бугор. Так? А кто меня козлом считает? Никто. Потому что я никому ничего плохого не сделал, даже мелкой подлости, на которую, ты знаешь, здесь мастаков немало. Можно не носить нарукавный «косяк» культорга, а быть очень плохим человеком. Так?
— Так-то так. Но почему ты на меня глаз кинул?
— У нас с тобой в жизни много похожего. Значит, и быть нам нужно вместе. А потом, люблю я смотреть, как ты работаешь. Хорошо…
— А что делать буду?
— Решим вместе. Пока что иди, если со мной согласен, к Ивану Захаровичу, он, может, тебя уже ждет…
