До меня донеслось едва слышное похрапывание. Не здоровый храп, а признак борьбы больного тела за кислород, чтобы сердце продолжало биться, чтобы органы не отказали. И ради чего? Чтобы поддерживать неизлечимую болезнь, о которой тело даже не подозревает. Мы, несчастные существа, привязанные к земным оболочкам, равнодушные к миру вокруг, не осознаем беспощадности цикла, течение которого разотрет нас в пыль, рано или поздно. Ибо жизнь коротка. Люди в палатах прекрасно это понимают, несмотря на успокаивающий шепот облаченных в белые халаты божеств.
Трон в комнате тускло освещен. У мужчины, истощенного, похожего на скелет, частично прикрытого тонкой белой простыней, пожелтевшая кожа и на голове почти не осталось волос. Я приближаюсь к нему, наблюдаю за медленным, затрудненным ритмом его дыхания, над больным видна четко различимая линия жизни. Я хватаю тряпицу с прикроватной тумбочки.
По-видимому, на меня снизошла Тень Милосердия. Каждый раз, когда я вижу линию жизни, кто-то должен умереть, чтобы моя любимая могла прожить еще немного.
Мои молитвы, обращенные к истинным богам Треги II, следуют за узором дыхания больного, синхронизируясь с ним, и я сливаюсь с комнатой, ситуацией, необходимостью создать наилучшие условия для ухода больного и сбора остатков его энергии. Ах, вновь это чувство — порыв к убийству.
— Длинные Тени буду направлять тебя и откроют глаза на их мир, — предупредил Нотатлан. — Тебе может не понравиться то, что ты увидишь. Возможно, ты будешь против того, что должно произойти.
— Я забочусь только о продолжении ее жизни, Нотатлан. Я сделаю что угодно.
Существо закончило рисунок на песке.
— Иногда отпустить — значит принести величайшую жертву, человек, — сказало оно перед тем, как мир вокруг потемнел.
Я открываю клапан, которой не дает обезболивающему свободно вливаться в его вены. Чистая жидкость бросается в тело. Кажется, его дыхание прервалось, и я надеюсь, молюсь, чтобы он умер спокойно. Но затем он открывает глаза, покрасневшие, с желтоватым оттенком. Я вижу в них страх, осознание, что Длинные Тени нависают над ним, что пришло его время. Он пытается раскрыть рот. Я вижу его распухший, покрытый пятнами язык, что извивается и пытается сбежать, как скользкий червь. Конечно, я не могу этого допустить.
Я хватаю язык тряпицей, вытягиваю, а затем отрезаю. Быстро заворачиваю его в ткань, закрываю больному рот и придерживаю челюсть, пока обезболивающее не начинает действовать. Его глаза закатываются, кровь льет из носа, и он задыхается, оставляя мне трофей, средство, необходимое Длинным Теням, чтобы перенести эссенцию жизни к моей возлюбленной. Оглядываясь назад, я вижу, что мои убийства становятся со временем все более кровавыми, словно картина расплескавшейся крови с каждым разом все сильнее захватывает меня.
