ДОКТОР ФАУСТ СЖИГАЕТ КНИГИ
Вот в первый раз я книгами согрет.
Озябший, как немецкие магистры,
я вижу, как Гомер мне дарит искры
и как Платон в лачуге сеет свет.
В костре эпикуреец и аскет,
епископы, еретики, паписты.
Схоластов хворост сух - трещит игристый,
теологи пылают - лучше нет!
Весь штабель права римского - тринадцать
его томов спешат огнем заняться,
Александрия схвачена огнем...
Где есть чему гореть, пусть пламень правит.
Ведь бога я не отыскал ни в ком.
Так дьявола пусть женщина мне явит.
РАСТЕНИЕ НА ТЕЛЕГРАФНОМ ПРОВОДЕ
Ей ветер - друг. Без почвы зеленея,
с корнями в воздухе она живет.
На телеграфном проводе растет -
ботаникам пришлось непросто с нею.
Железо с фосфором добыть умея,
из ничего, из вакуума пьет.
Смеетесь: небылица, анекдот...
Но вот она - волшебница-уснея.
Ты вещества отвергла постоянство,
трава-алхимик. Ни к чему нам чванство -
и мы живем рассудку вопреки:
питает воздух корни и ростки,
и вес мы презираем, и объем.
Душа и ты - вы связаны родством.
«Тогда лишь цвет определен толково,
когда измерена волны длина».
...Но что ж про зависть говорят «черна»,
а женщин будоражит цвет лиловый?
Науке ни к чему слепое слово,
она сомнений наших лишена:
легка лишь для профанов желтизна,
а черный давит тяжестью свинцовой.
Что красный значит - «горячо», «опасно»,
а голубой - «прохладно» и «светло»,
не скажут оптику миллимикроны.
Едва ль ученый представляет ясно,
как убыло самоубийств число,
лишь Tower Bridge покрасили в зеленый.
Как целый пласт культуры заключен
и оживает в черепке кувшина,
где гроздь одна - столетия картина,
так в слове дышит океан времен.
Мир звуков малый тесно заселен:
в нем мудрость древних рас, в нем опыт длинный.
Мечты земные, жизни сердцевина
в словах «звезда», и «брат», и «небосклон».
Мы родились для слов, мы все поэты.
Красе невольной в речи не укрыться -
мы не умеем не проговориться
и выдаем древнейшие секреты,
сказав и то, что думали сберечь,
поскольку нас умнее наша речь.
То было бесконечным заточеньем:
ты жил, но ничего еще не мог.
Быть связанным, когда река у ног, -
вот детство: ждать над плещущим теченьем.
Была и юность: снова ждал с мученьем,
когда придет мужских свершений срок.
Вдоль берега пустого мчал поток,
ты маялся неясным назначеньем.
Была и зрелость. И она не знала,
что нес тебе поток. И ты страдал
о том, что приключилось слишком мало.
Теперь ты знаешь: не о чем мечтать,
унес поток все то, чего ты ждал.
И это можно старостью считать.
Сложила губы, как для поцелуя,
