Открытое. Человек и животное | страница 18
В средневековой иконографии обезьяна держит в лапе зеркальце, в котором грешный человек должен распознать себя как simia dei>15. В оптической машине Линнея обезьяной становится как раз тот, кто отказывается признавать себя обезьяной; как бы перефразируя Паскаля: quifaitlhomme, fait le singe>16. Поэтому Линнею, который определил Homo, как такое животное, которое существует лишь тогда, когда признаёт, что оно не животное — в конце своего введения в «Систему» пришлось вынести обезьян, переодетых в критиков, которые взобрались ему на плечи, чтобы осмеять его: ideoque ringentium Satyrorum cachinnos, meisque humeris insilentium cercopithecorum exsultationes sustinui.>17
БЕЗ РАНГА
Антропологическая машина гуманизма—это иронический диспозитив, открывающий отсутствие собственной природы у Homo и располагающий его в неопределенном состоянии между небесной и земной природой, в состоянии парения между животным и человеческим, так что ему всегда приходится быть меньше и больше, чем он сам. Это очевидно из того «Манифеста гуманизма» Пико делла Мирандола, который неправомерно истолковывался с подзаголовком de hominis dignitate>18, так как речь в нем не идет о понятии dignitas, которое означает просто «ранг» и ни в коем случае не может отсылать к человеку. Парадигму, открываемую этим понятием, не назовешь назидательной. Центральный тезис этой речи фактически состоит в том, что человека—поскольку при его формировании модели творения были исчерпаны (iam plena omnia [sett. Archetypal; omnia surnmis, mediis infimisque ordinibusfuerant distribuita>19) —невозможно отнести к определенному архетипу, к подобающему ему месту (certam sedem), или наделить специфическим рангом (пес munus ullum pecualiare)(Pico della Miran-dola>f P. 102). Более того, так как сотворение человека произошло без определенной модели (indiscretae opus
imaginis), у него, собственно говоря, нет даже лица (пес propriam facem), и он должен по своему усмотрению создать его в звериной или божественной форме (