Мюррей бросил на него быстрый, несколько злобный косой взгляд.
– Вы странный парень, Джервес. Пару лет назад вы были почти влюблены в Хелен.
Джервес вздохнул.
– Правда. Почти. Именно так. «Почти» – весьма подходящее слово. Я столько раз был почти влюблён. Но никогда я не был сражён наповал женским взглядом и повержен – повержен в безумный вихрь сладострастия и примешанного яда. Мою душу никогда не душили кольца женских волос – чёрных волос, словно ночь, – в чьих ароматных петлях сверкает драгоценная змея… Я ещё никогда не ощущал внутреннего ужаса от любви, будто крепкий напиток просачивается через кровь в самый мозг и там творит неразрешимую путаницу из времени, пространства, вечности – всего, кроме самой страсти; никогда, никогда не чувствовал я всего этого, Дензил, до сегодняшней ночи! Сегодня! Ба! Это дикая ночь танцев и дурачеств – и принцесса Зиска виновна во всём этом! Не глядите таким трагическим взглядом, мой добрый Дензил, о чём вы теперь тревожитесь?
– О чём тревожусь? О небеса! Вы ещё спрашиваете! – И Мюррей взмахнул руками в смешанном отчаянии и нетерпении. – Если вы влюблены в неё так дико и безудержно…
– Это единственный вид любви, о котором мне известно, – сказал Джервес. – Любовь и должна быть дикой и необузданной, чтобы спасти себя от banalite16. Она должна быть летней грозой: тяжко нависшими тучами размышлений, молнией страсти, затем раскатом, ливнем и в конце ласковым солнцем, улыбающимся ласковому миру скучной, но всепоглощающей рутины и послушной условности, заставляя верить в то, что никогда и не было такой вещи, как миновавший шторм! Утешьтесь, Дензил, и доверьтесь мне, у вас будет время сделать ваше благородное предложение, и мадам было бы лучше принять вас, поскольку ваша любовь будет бесконечной, а моя нет!
Он говорил со странной горячностью и раздражительностью, и глаза его омрачились внезапной тенью печали. Дензил, поражённый этими словами и его поведением, глядел на него в каком-то беспомощном возмущении.
– Так вы признаёте себя жестоким и безнравственным? – сказал он.
Джервес улыбнулся, нетерпеливо дёрнув плечами.
– Признаю? Я об этом и не знал. Неужели неверность женщинам – это жестокость и недостаток нравственности? Если так, то все мужчины должны подпасть под обвинение вместе со мной. Потому что мужчины изначально были варварами и всегда смотрели на женщин, как на игрушки или рабынь; окраска варварства ещё не совсем сошла с нас, уверяю вас, в любом случае, с меня не сошла. Я чистый дикарь; я воспринимаю любовь женщины, как своё право; если я добиваюсь её, то наслаждаюсь, сколько мне это приятно, но не дольше, и все силы неба и земли не привяжут меня ни к одной женщине, от которой я уже устал.
