Я пробыл в особняке около трёх-четырёх дней, и однажды утром мне случилось прогуливаться в одиночестве среди каких-то зарослей позади дома, где я обнаружил в длинной сырой траве под ногами большой серый камень, который явно стоял прежде вертикально, а теперь упал наземь и отчасти ушёл в землю. На нём имелась какая-то надпись. Я нагнулся и, счистив траву и дёрн, различил слова: «Мэйнон, сердце предательницы!»
Несомненно, это была странная надпись! Я поведал о своём открытии семейству Фэрли, и все мы по нескольку раз рассмотрели таинственную плиту, будучи не в состоянии прийти к какому-либо удовлетворительному объяснению. Даже расспросы среди местных жителей не дали никаких результатов, не считая покачивания головой и замечаний вроде: «Ах, мадам! Если бы я знал!» или «История хранит свои тайны!»
Однажды вечером все мы собрались в особняке на целый час раньше обычного после длительной и приятной прогулки по пляжу в свете нежного сияния полной луны. Когда я отправился в свою комнату, у меня не было желания ложиться спать – я был весьма возбуждён и, более того, находился в каком-то предвкушении, ожидал, сам не зная чего.
Я распахнул окно, выглянул наружу, любуясь восхитительным видом подлунного моря и вдыхая неповторимый аромат гвоздик, долетавший до меня с ночным ветерком. Я думал о многом – о прелести жизни, необъятной щедрости природы, тайне смерти, красоте и несомненности бессмертия, и тогда, хоть я и стоял спиной к комнате, я почувствовал, что уже не один. Я заставил себя обернуться, медленно, но решительно повернулся лицом к запертой двери и едва ли удивился, когда увидел даму с гвоздиками, стоявшую чуть в стороне с самым удручённым выражением на прекрасном грустном лице. Я посмотрел на неё, приняв решение не пугаться, и тогда собрал в кулак всю свою волю, чтобы немедленно разгадать тайну странной гостьи. Когда я встретил её взгляд, не мигнув, она несколько застенчиво пошевелила руками, словно хотела о чём-то попросить.
– Зачем вы здесь? – спросил я тихим, спокойным голосом. – Отчего вы преследуете меня?
И снова она сделала это едва заметное, просительное движение. Её ответ, мягкий, как детский шёпот, проплыл через комнату:
– Вы меня пожалели!
– Вы несчастны?
– Очень! – И тут она сжала свои белые пальцы вместе в каком-то ужасе. Я начинал нервничать, но продолжил:
– Скажите тогда, чего вы хотите от меня?
Она подняла молящий взор.
– Молитесь за меня! Никто никогда не молился за меня, с тех пор как я умерла, никто не жалел обо мне сотни лет!
