– Нет, где она сидит?
– Прямо напротив! – повторил я ещё более взволнованным тоном. – Вы, конечно же, можете видеть её! Она ведь одна в этой огромной ложе.
Мой друг с удивлением повернулся ко мне.
– Вы, должно быть, задремали, друг мой! Эта огромная ложа совершенно пуста.
Пуста – я отлично это знал! Но, выдавив улыбку, я сказал, что ошибся, что дама уже ушла, и таким образом сменил тему.
Но в продолжение всего вечера, хоть я и притворялся, что смотрел на сцену, глаза мои постоянно обращались к месту, где сидела она, так спокойно, не спуская с меня своего пристального печального взгляда. Теперь в её наряде появилось одно дополнение – веер, который издали казался выполненным из старинного пожелтевшего кружева, натянутого на палочки из филигранного серебра. Она беспечно им обмахивалась, медленно покачивая из стороны в сторону с каким-то мечтательным, задумчивым видом; и снова она улыбалась этой своей грустной, смиренной улыбкой, которая хоть и намекала на многое, но ни о чём конкретном не говорила. Когда мы поднялись, чтобы уходить, дама с гвоздиками тоже встала и, обернув кружевную шаль вокруг головы, испарилась. Впоследствии я заметил её скользившей через один из холлов; она казалась такой лёгкой и прозрачной, словно ребёнок, такой одинокой в толкавшейся яркой толпе, что сердце моё потянулось к ней с какой-то нереальной нежностью. «Является ли она только бестелесным призраком, – размышлял я, – или видением, вызванным во мне каким-то расстройством рассудка, я не знаю; но она кажется такой печальной, что даже если она – лишь сон, мне жаль её!»
Такие мысли крутились у меня в голове, когда я в компании друзей дошёл до входной двери театра. Прикосновение к плечу меня испугало – бледная маленькая рука, сжимавшая букет гвоздик, около мгновения была там, а затем исчезла. Я был несколько обескуражен этим случаем, но чувства мои не имели ничего общего со страхом. Я обрёл уверенность в том, что этот образ преследовал меня по какой-то причине, и я решил не поддаваться глупому страху, а спокойно ждать развития событий, которые со временем, я был уверен, всё мне объяснят.
Я прожил в Париже ещё две недели и ни разу не увидел даму с гвоздиками, не считая репродукций её картины из Лувра, одну из которых я купил, – хотя она и давала весьма смутное представление об оригинальном шедевре – и затем я уехал в Бретань. Одни мои английские друзья, мистер и миссис Фэрли, обосновались на лето в огромном древнем особняке рядом с Кемперле, на побережье мыса Финистерре, и они очень радушно просили меня погостить у них пару недель – и я принял это приглашение с радостью. Здание было выстроено на высокой скале с видом на море; окружающее побережье было диким и исключительно живописным; и в день моего приезда бушевал яростный ветер, который высоко поднимал гребни морских волн и обрушивал их на скалы с чудовищным грохотом. Миссис Фэрли, яркая, практичная женщина, чья жизнь полностью вращалась вокруг управления хозяйством, приветствовала меня с энтузиазмом – она и двое её красивых сыновей, Руперт и Фрэнк, предвкушали радость приключений во время их летнего отдыха.
