Покаяние | страница 8



Сквозь обман миллиарда морей;
Без заумных, но глупых советов,
Ошибавшихся вечно людей.

«Ничего. Молчит бумага…»

Ничего. Молчит бумага.
Лень выписывает круг.
Словно взятием рейхстага,
Я задабривал досуг.
А вокруг все суетятся,
Ложь плетут в усладу дня.
Над пророками смяться
Призывают все меня.
И смеюсь я, сквозь печали,
Сквозь обман своей души.
А пророки точно знали
Цену этой горькой лжи.
А пророки не судачат
И не судят обо мне;
Молча молятся и плачут
О заблудшимся сыне.
Плачет небо на престолы,
На обманутых господ,
На не кормленных и голых,
На простой честной народ.
Плачу я, хмельной, в овраге
Над несбывшейся мечтой;
Над молчащею бумагой,
Бормотавшею, порой,
Непонятно и не связно,
Бредом почерк теребя…
Не хочу остаться грязным
Лжепророком ноября!

0212

В те времена, когда мальчишкой
Я лир коснулся, вдохновясь,
Мне ночью снились мои книжки,
В стихах являлась с миром связь.
Но был один (тогда — не ясный)
Неизлечимо вещий сон:
Могильно серые контрасты
И смерти сумеречный сон.
Мне снились странные явленья:
Ещё не сбывшаяся быль…
То — был мой мир. Он — отраженье
Кривых зеркал, разбитых в пыль.
Мне не забыть фатальной даты
(Моя ли смерть — её венец?) —
0212 — как утрата,
Предчувствий бешеных конец?

«Я сложу из печали кораблик…»

Я сложу из печали кораблик,
Из написанных строчек стихов:
Что б в последнем метельном феврале
Он поплыл по реке вещих снов;
Что б забыли, когда-нибудь, люди
О простом и несчастном творце…
Кто поймёт мои сны, кто осудит, —
Сохранит всё Пандора в ларце.
Будет плыть по слезам и насмешкам
Ни кому не привычная быль:
Пока мир не сгорит головешкой,
Пока град не рассыплется в пыль,
Пока холм не покроет ковылью
Краткий миг бесконечных веков.
Я сложу свои рваные крылья
И кораблик из строчек стихов.

«В полночном зное перегара…»

В полночном зное перегара
Кто мне подаст стакан воды?
Пульс отсчитал уже удары
Моей двоюродной беды.
Под потолком (дано не мытым)
Уже я видел чью-то тень.
И в окнах, инеем покрытых,
Рождался новый уже день.
Уже земля в холодной коме
Предчувствует удар лопат.
Уже печально в чуждом доме,
Где я беспечно ждал растрат.
Уже ты слёзы проливала
О том, что будет впереди.
Мне жизнь былая нагадала
Молчанье в каменной груди.

«Весна, наверно, не придёт…»

Весна, наверно, не придёт
Ручьями, песнями и громом.
И в марте не завоет кот.
И путник не отыщет крова.
И холод степи будет вечен,
Как сон в двух метрах под землёй.
Но разум верит человечий
В рождённых майскою зарёй.
И, кажется, уже при двери
Сирень и яблоня в цвету.
И за февральскою метелью