— Тьфу! Ну задал ты старику работёнку, парень! Зимой-то переть волочень в такую даль! Нет, не по мне эти хлопоты! — кузнец бросил свою оглоблю и, бранясь про себя, потопал назад к деревне.
Ансельмо уронил жерди в грязь, подождал с минуту. Старик всю дорогу так ворчал — авось вернётся? Но кузнец и не думал останавливаться. Юноша поник головой, слабые руки не слушались, на глаза наворачивались слёзы. Не плакать. Не сейчас. Он с трудом поднял обе жерди, взвалил на плечи дугу, закреплённую меж ними, и, увязая в болоте, поплёлся вперёд. Дело продвигалось неспешно. Пока Ансельмо нечеловеческими усилиями одолел шагов сто пути, солнце уже спряталось за горизонт. Пару раз бедолага измождённо падал в снег. Холод, голод и безбожная усталость до того вымотали, что горючие слёзы сами собой текли из карих глаз — Ансельмо даже не замечал.
Его хозяин предложил сжечь тела — так поступали северяне со своими покойными. Но Йемо знал предписание Всевышнего: во врата рая не пройдут те, чьё тело не придано земле и не отпето, и во время Второго пришествия они с семьёй не смогут соединиться снова. Это ужасней любых земных тягот.
За спиной раздался детский смех. Йемо вздрогнул, с трудом повернул онемевшую шею. Сумеречная синева мягко скрадывала очертания предметов. На волочне, держась за оглоблю, сидел годовалый ребёнок, небрежно обмотанный в грязные пелёнки. Бельмастые, как у слепца, глаза глядят осмысленно и даже как будто с издёвкой, разинутый в пугающей улыбке рот обнажает пару прорезавшихся зубов, синюшная кожа облеплена мухами. У путника кровь застыла в жилах.
— Но, лошадка, но! — крикнул малыш звонким детским голоском, покачал голыми ножками. — Тяжко? А как ты думал — я на тебе от самой деревни еду!
Ансельмо трижды перекрестился, поцеловал крестик на груди.
— Вези-ка, братец, меня на кладбище к моим мамаше и папаше! — младенец вскочил на оглоблю, прытко, как кошка, взбежал по ней и уселся к парню на шею. Вцепился ручонками в железный ошейник, подёргал с любопытством. — А вот и вожжи. Но-о! Пошёл!
Ансельмо в ужасе потащил волочень вперёд. Тот стал гораздо легче, так что вскоре на виднокрае замаячили кладбищенские кресты. Дул ледяной ветер, тучи бросали на землю плотные рваные тени. Младенец смеялся, улюлюкал и поигрывал ошейником. Сперва Йемо почти не ощущал его веса, но теперь с каждым шагом ребёнок давил на плечи больше и больше. Спину ломило невесть как.
Подошли к кладбищу. Ноги путались в тенетах сухих трав и веток, больно ушибались о камни. Каменные плиты и кресты раскинулись во всю ширь, кое-где между ними растут одинокие вязы и тисы.
