Норманн опешил. Пристальней вгляделся в бесстрашные карие глаза.
— Чего это ты удумал?
— Сделай меня своим трэллом.
— На кой?
— Сделай и всё тут!
— Ты будешь рабом.
— Если Олалья рабыня, я тоже буду.
Викинг помрачнел вяще прежнего. С минуту молчал.
— Нет, — и упрямо двинулся по своим делам. Ансельмо подскочил, бросился вдогонку, не давая нормандцу прохода.
— Как «нет»?! Да ты хоть понимаешь?.. Если… если ты не возьмешь, другие возьмут! Понял?! Тебе же хуже будет!
Северянин не верил жалким угрозам. От такого никудышного трэлла толку мало: возрастом мал, да и рос, не как честный крестьянин, привычный к пахоте и хозяйству, а хилым послушником в монастыре. Но мужчина не стал спорить. Около дома на цепи сидела старая дворняга. Когда викинг прошёл мимо, пёс вскочил, начал истошно лаять и кидаться. Ансельмо с опаской глянул на зверя, затем недоумённо посмотрел на остановившегося язычника. Тот вынул из поясной петли секиру. Замер, как будто в нерешительности. И вдруг так крепко замахнулся, что начисто отрубил псу башку с одного удара.
Снег почернел от крови. Ансельмо с силой зажал рот ладонью: то ли испугался, то ли сдерживал рвоту. Воин хладнокровно вычистил оружие в снегу, сунул обратно в петлю. Нагнулся к трупу дворняги, железный ошейник сошёл легко — головы-то нет. Крепкая рука обломала ржавые звенья. Сперва монах в ужасе отпрянул, когда варвар поднёс к его шее толстенное грубое кольцо с только что прибитой собаки. Но в конце концов сдался. От лязга защёлки сердце чуть не остановилось. Тяжесть холодного металла проникала в самое нутро. Это унизительней стыда, унизительней боли, унизительней насилия.
— Всё, — викинг задержал на Йемо серьёзный взгляд. — Твоё желание исполнено.
— Мои права, — промямлил Ансельмо, еле ворочая языком.
— Какие ещё права?
— Права трэлла.
Вои вновь рассмеялся.
— У трэлла нет прав. Но ежели тебе интересно, могу рассказать, что трэллам воспрещено. Во-первых, носить платье. Во-вторых, иметь оружие и прочий скарб. В-третьих, носить длинные космы. И ещё, — мужчина от души хлопнул монаха по выбритой, как того требовал постриг, макушке и потеребил чёлку, — кудряхи всё ж придётся отпустить. Уж больно по-дурацки выглядишь!
Не тратя времени до отбытия в Компостелу, Ансельмо испросил у новоиспечённого хозяина позволения отправить родителей в последний путь по христианскому обычаю. Он нашёл в сундуке кой-какую отцовскую одежду: домотканая рубаха, штаны, кожаный пояс, переоделся мирянином, уложил тела родителей на волочень, укрыв сверху пустыми мешками для зерна, и сам впрягся в оглобли. Всех лошадей в деревне прибрали к рукам налётчики, так что до кладбищенской дороги Ансельмо волочил ношу на пару с местным кузнецом. Снег начал быстро таять, дорогу размыло, старые башмаки набрали влаги, утопали в слякоти, ноги проваливались в грязевые ямы. Тяжёлые брусья с привязанными к ним телами волочились неохотно, под них набирался снег, а на большой дороге так вообще тянуть стало невозможно.
