Ходячий осколок, огромный белый кусок чего-то сломанного.
Арийские крепкие ноги, мускулистые, как это заведено в Рейхе, топчут пыль. На высоте третьего этажа – талия, над которой останки сломанного торса, массивная обезглавленная развалина. Правая сторона – осыпающийся каменный склон, левая – кусок туловища вплоть до подмышки, где еще болтается обрубок бицепса.
У ног существа суетятся солдаты Вермахта и эсэсовцы. В облаке дыма цвета коросты появляется знакомый внедорожник.
– Это что за чертовщина? – кричит Тибо. «План “Рот”»? – думает он. Этот осколок громадной статуи – и есть проект нацистов?
– Не чертовщина, – отвечает Сэм. – Это маниф. Брекеровский.
– Брекер?! – кричит Тибо. – Как они заставили эту штуку ожить?
Громадные, китчевые, старомодные мраморные изваяния Арно Брекера таращатся пустыми глазами, воплощая собой лишь жалкое подобие мастерства. Эти слащавые сверхчеловеки даже в Париже упорно не желали оживать – по крайней мере, так думал Тибо. Но теперь мраморные ноги топают все ближе.
Когда-то это был человек из белого мрамора, выше церкви, хлопающий в каменные ладоши; теперь он треснул и раскололся, одна половина пропала, другая все еще передвигается. Может ли умереть живое произведение искусства? А способно ли оно жить, прежде чем умрет?
– Они его снова подняли, – шепчет Сэм.
– Снова?
Щелчок затвора. Останки брекеровского манифа пошатываются, как будто от этого звука их ударило мощным порывом ветра. Существо взмахивает обрубком руки, восстанавливает равновесие и продолжает приближаться, выворачивая деревья с корнями. Оно переходит на бег.
Солдаты бегут следом с винтовками наготове. Пыхтит внедорожник. В нем водитель, которого они уже видели, и мужчина в полном церковном облачении, а еще – двое в штатском. На этот раз Тибо видит лицо священника – обрюзгшее, в морщинах, порочное – и узнает его по сводкам новостей, по плакатам.
– Алеш! – кричит он. Это Алеш собственной персоной. Священник-вероотступник, глава городской демонической церкви.
Пехотинцы бегут на Тибо, Сэм и изысканный труп. Сломанный нацистский маниф топает следом.
Тибо стреляет без толку. Каменная нога поднимается, демонстрируя каменную ступню. Тупо уставившись на нее, партизан понимает, что этот маниф выглядит наиболее живым именно в таком ракурсе, потому что на подошве множество складок, бородавок, мозолей. Ступня опускается. Тибо прыгает, заимствуя отвагу у пижамы. Рубашка надувается, как парашют, грязная ткань хлопает на ветру. Пули попадают в него, но хло́пок затвердевает и превращается в броню.
