– Но что же заставило Уайта нарисовать такое животное?
– Полагаю, злоупотребление джином.
– И это единственное предположение, на которое вы способны?
– Да, сэр. А каково ваше объяснение?
– Самое очевидное: это животное действительно существует. Рисунок сделан с натуры.
Если бы не были так свежи воспоминания о том, как мы с профессором катились кувырком с парадного крыльца, я бы обязательно расхохотался.
– Несомненно, несомненно, – торопливо сказал я, как человек, потакающий фантазиям слабоумного. – Признаюсь, однако, – добавил я, – что меня несколько озадачивает крошечная человеческая фигурка. Если бы это был индеец, рисунок можно было бы рассматривать как свидетельство существования в Америке некой расы пигмеев, хотя по внешнему виду человек напоминает европейца в широкополой шляпе от солнца.
Профессор засопел, как разозленный буйвол.
– Вы действительно перешли все возможные границы, – сказал он. – Мои представления о пределах возможной тупости несказанно раздвинулись. Умственный парез![41] Поразительная инертность мышления! Потрясающе!
Его замечания были слишком смехотворны, чтобы разозлить меня. На самом деле это было просто бессмысленной тратой энергии, поскольку, если бы вы решили разозлиться на этого человека, вам пришлось бы находиться в таком состоянии постоянно. Поэтому я довольствовался лишь усталой улыбкой.
– Меня просто поразило, что человек такой маленький, – сказал я.
– Да посмотрите же сюда! – вскричал профессор, перегнувшись через стол и тыча толстой волосатой сосиской своего пальца в рисунок. – Видите это растение позади животного? Полагаю, что вы приняли его за одуванчик, брюссельскую капусту или нечто в этом роде. А это слоновая пальма[42], они достигают пятидесяти или даже шестидесяти футов в высоту. Неужели вы не понимаете, что Уайт поместил здесь человека умышленно? Он не мог на самом деле стоять перед этим зверем, когда рисовал его. Художник изобразил здесь себя, чтобы дать представление о масштабе. Ростом Мейпл Уайт был, скажем, чуть более пяти футов. А дерево в десять раз выше его, чего и следовало ожидать.
– Черт побери! – воскликнул я. – Значит, вы думаете, что это чудище было… Тогда его логово должно быть больше, чем вокзал Чаринг-Кросс!
– Если здесь нет некоторого преувеличения, то это действительно вполне взрослый экземпляр, – с довольной улыбкой согласился профессор.
– И тем не менее, – с жаром продолжал я, – нельзя же отбрасывать весь предыдущий опыт человечества на основании какой-то зарисовки. – Я пролистал остальные страницы и убедился, что там больше ничего подобного не было. – Одного рисунка какого-то странствующего американского художника, который мог сделать ее под влиянием гашиша или во время приступа лихорадки, или просто потакая капризам своего нездорового воображения. Как человек науки вы не можете занимать такую шаткую позицию.
