Она нащупала фляжку, вынула и подала парню.
— Чем я могу тебе ещё помочь? Может ноги твои укутать, у меня одеяльце есть, — Марийка показала страдающему детское байковое одеяло.
— Укройся сама! Твои зубы стучат, — ответил солдатик.
— Да нормально всё. Что с тобой произошло? — спросила школьница.
— Поймали. Пытали в бане. А потом старым ржавым топором ноги отсекли и в яму как куль с отбросами швырнули к расстрелянным сельчанам. Ползком ночью кое-как выбрался и вот тут очутился.
— За что пытали?
— Место нашего партизанского отряда вынюхивали, шакалы!
Парень жадно отпил воды, затем стал как-то тяжело глотать ртом воздух, задыхаясь, затем захрипел и опрокинул голову на бок, уткнувшись в слякотную дорогу. Марийка поняла, молоденький солдатик умер от мучительных болей и кровопотери. — Что мне делать? — скорбно думала она. — Нельзя же его бросить вот так возле дороги.
Девочка с трудом оттащила тело парня к бетонной стене, накрыла его наполовину одеяльцем и отправилась, съёжившись и вся дрожа от холода, вперед по дорожному месиву.
Метель в подвале разыгралась нешуточная. Ветер сбивал с ног. Снег колол лицо и руки, забивал уши, нос и рот, теребил и спутывал волосы. Марийка уже ничего не видела вокруг. Она закрыла одной рукой лицо, вторую руку выставила вперед, прощупывая проход и медленно переставляя окоченевшие ноги в сугробах.
Некто из завьюженной снежной стены резко дёрнул девочку за руку, затащив неизвестно куда. Марийка раскрыла слипшиеся от льдинок глаза. Она стояла в обшарпанном подъезде старенькой многоэтажки. На школьницу смотрела худенькая голубоглазая девчонка её лет в драповом пальто, валенках и пушистой серой шали.
— Горемычная! В твой дом бомба упала? Ищешь куда прибиться? — спросила голубоглазая.
Марийка не знала, что ответить, да и сил не было что-либо говорить.
— Ты меня не бойся. Я — Наташа. Я здесь на втором этаже с мамой живу. Пойдём в квартиру. Что-нибудь из одежды тебе подберем, замёрзла ведь совсем.
Девочка обняла Марийку и бережно повела по лестнице.
В убогой квартирке было холодно и темно. Окна были заклеены бумажной лентой, шторы наполовину задёрнуты. Наташа сняла с Марийки рюкзак, уложила её на софу, аккуратно стянула джинсы, помогла снять кофту. Затем достала из шкафа колготки, гамаши и вязаную кофту, с трудом натянула вещи на дрожащую Марийку, после чего укрыла ватным одеялом, сверху набросила полушубок.
— Сейчас печку-времянку растоплю, согреешься. Ты только глаза не закрывай, поговори со мной, — попросила Наташа. Она обошла стол, на котором стояла керосиновая лампа, и лежали книги, присела перед ржаво-черной бочкой с трубой-дымоходом, которая вытягивалась в форточку.
