Гомбаш, хотя и захмелел слегка от непонятного, впервые отведанного им напитка, все еще чувствовал себя не совсем свободно среди этих людей, из которых он знал одного Кедрачева, а с остальными виделся впервые.
Ольга, заметив это, старалась вовлечь его в разговор, расспрашивала, кто остался у него на родине, старательно угощала. И Янош повеселел. По просьбе Ольги он даже спел шуточную песню на родном языке, одну из тех, что в Венгрии поют на дружеских пирушках. Яношу дружно аплодировали все, даже Наталья, а больше всех — Любочка.
Но вот опорожнен кувшин с брагой, опустело блюдо, на котором в начале пиршества так торжественно возлежал жареный гусь, все немножко отяжелели от непривычно обильной и сытной еды. Раскрасневшийся Кедрачев, уже давно расстегнувший ворот гимнастерки и снявший ремень, предложил:
— А не выйти ли? А то, женщины, натопили вы с вашей готовкой.
— Выдь, охолонь, — сказала на это Наталья. — А я посуду приберу.
Ольга и Гомбаш присоединились к Ефиму. Все втроем вышли на крылечко. На улице было по-прежнему безветренно и ясно. Чувствовалось, что солнце пригревает уже довольно сильно, но в тени было прохладно и зябко, как часто в начале сибирского нещедрого на тепло мая.
Кедрачев достал кисет, угостил Гомбаша, они закурили.
— Вот нестерпимые мужчины! Не можете, чтоб не дымить, — полушутливо упрекнула Ольга.
— Обожди, попадется муж курящий, перестанешь попрекать, — подзадорил сестру Ефим.
— А я за курящего не выйду! — У Ольги был совершенно серьезный вид. — На меня и некурящих хватит.
— Ефим! — послышался из дома голос Натальи. — Поди-ка сюда!
— Сейчас! — откликнулся Кедрачев, торопливо затянулся и ушел в дом.
Ольга и Гомбаш остались одни. Несколько минут, стоя возле крыльца, они молчали. От того, что внезапно остались вдвоем, оба были несколько смущены, как это нередко случается с людьми, которые только что познакомились. Потом, минуту-другую помолчав, Ольга, смотревшая куда-то вверх, не оборачивая лица к Гомбашу, сказала вполголоса:
— Видите, скворцы…
Она показала на старый, росший возле ворот, еще по-зимнему голый тополь со скворечником у ствола, где суетились две птицы. — Гнездо облаживают. А скоро и соловьи прилетят. А у вас на родине есть соловьи?
— Не знаю… какой голос птица соловьи…
— Ну, он поет вот так… — и Ольга, к удивлению Гомбаша, защелкав языком, довольно ловко изобразила соловьиную трель.
— О да! — обрадовался Гомбаш. — У нас есть такой птица. Но мне лучше поет горлинка.
