Вышли из лагеря вольным строем и небольшой колонной — на демонстрацию пожелали пойти не все. Но по пути шествие становилось все более многолюдным — к солдатам лагерной команды присоединилась целая колонна запасного полка, среди шапок-ополченок — фуражки еще не были выданы — пестрели женские косынки, виднелись картузы: кое с кем из солдат шли родные и знакомые.
Уже осталась позади окраина, голова колонны солдат-демонстрантов вышла на широкую прямую улицу, носящую название Иркутский тракт — в старину здесь пролегала дорога на Иркутск. Этот самый тракт проходил и через Пихтовку, родную деревню Кедрачева. Ефим помнил рассказы стариков о том, как вели через Пихтовку этапы ссыльных, как жалели «несчастненьких» крестьянки, вынося им хлеб, как помогали беглым, выставляя на ночь на специальную полочку под окнами крынку молока с краюхой хлеба, чтобы «страннички» могли подкрепиться.
Иркутский тракт… Теперь по нему, по былой дороге кандальников, идут свободные люди. Идет он, Ефим Кедрачев, и красные флаги плывут над головами, и где-то впереди зачинается песня, еще непривычная:
Отречемся от старого мира,
Отряхнем его прах с наших ног.
Нам враждебны златые кумиры,
Ненавистен нам царский чертог…
И сами собой, кажется, начинают шевелиться губы, и песня льется из души… И все рядом поют:
Вставай, подымайся, рабочий народ!
Вставай на врага, люд голодный!
Раздайся, клич мести народной!
Вперед! Вперед! Вперед! Вперед!
Свобода!.. За два месяца, что прошли с той поры, как скинули царя, это слово не сходит со страниц газет, слышится на каждом собрании, в разговорах.
Свобода, свобода… Вот только почему же не кончается война? Из запасного полка, из учебных команд по-прежнему отправляют солдат с маршевыми ротами на фронт. Не трогают пока никого из роты Ефима — в ней большинство нестроевики, из госпиталей, либо папаши вроде Семиохина. Да надо кому-то и в лагере службу нести… А вот кончить бы войну, пленные по домам — и не нужна караульная рота…
Эти мысли проносились в голове Кедрачева и улетали, уступая место другим, таким же быстролетным, улетали вместе со словами песни, на душе было легко и вместе с тем как-то тревожно — так много неясного, неизвестного впереди.
Песня смолкла. Слышался только ровный, слитный шаг идущей колонны. Солдаты не по команде, а просто сами собой привычно подлаживались идти в ногу. И, шагая со всеми в едином ритме, Кедрачев вновь возвращался мыслями к тому, что волновало и тревожило его все эти дни. В скольких спорах пришлось ему участвовать за последнее время! Сколько противоречивых суждений выслушивать! «Ленин — германский шпион, его прислали в запломбированном вагоне»; «Ленин — человек правильный, верный путь указывает»; «Править должны Советы»; «В России должна быть демократическая парламентарная республика, где все равны»; «Нет и не будет равенства между хозяевами и теми, кто на них работает». Рассуждения меньшевиков и эсеров о том, что революция победила и нужно создавать всепартийное правительство. И слова Ленина в апрельской «Правде», пришедшей в Ломск, о том, что революция еще не кончена и нужно продолжать ее, чтобы власть взяли рабочие и крестьяне-бедняки. И в ответ на этот ленинский призыв — еще более яростные вопли меньшевиков, эсеров, кадетов о том, что завоевания революции в опасности, что большевики хотят уничтожить демократию. «Никакой поддержки Временному правительству!» — говорит Ленин в «Правде», в статье «О задачах пролетариата в данной революции». Газету с этой статьей только три дня назад дал почитать Ефиму Корабельников, и не только дал почитать, а и многое объяснил. После этого стало легче спорить. Ох эти споры! До хрипоты идут. Гомбаш рассказывает — и у них, у пленных, тоже отчаянные перепалки, только на свой лад: надо ли желать победы своему правительству и что должно измениться на родине, если кончится война? Гомбаш считает, что его родная Венгрия должна выйти из состава империи и стать демократической республикой, какой уже стала Россия. Ну, Гомбашу виднее, как там должно быть у них. А вот здесь попробуй разберись… Раньше было проще — отвечай, Ефим, за одного себя, неси службу, чтобы начальству угодить. А теперь? Думать и решать приходится так, чтобы оправдывать доверие солдат. Нелегко с непривычки. Мало, что избран председателем ротного комитета. Еще выбрали от роты и в гарнизонный Совет солдатских депутатов. Теперь рядовой Кедрачев вхож в губернаторский дворец, эка! Раньше и близко к нему не осмелился бы подойти. Губернатор, говорят, сбежал сразу, как царя свалили, за границу уехал, не то в Японию, не то в Швецию. А во дворец бесхозяйный, хоть дума и возражала, солдатский Совет вселился. А что? И справедливо. В Ломск с начала войны сгоняют мобилизованных со всей губернии, а губерния — чуть не половина Сибири. Жителей в городе тысяч семьдесят, а солдат в гарнизоне — сто тысяч без малого. Поэтому Совет солдатских депутатов — сила! Валентин Николаевич тоже в нем делегатом, от своей учебной команды и вообще от большевиков. А «Военно-социалистический союз», в котором он состоял, давно сам прикрылся, потому что из него почти все в Совет избраны.
