— Но ведь войну теперь действительно необходимо продолжать! Ради сохранения завоеваний революции!
— Ох как глубоко вы заблуждаетесь, Сережа, — вздохнул Корабельников. — Спорим мы с вами об этом, спорим, уже не первый раз, а вы — все свое.
— Так и вы — свое! — улыбнулся Прозоров. — Такие мы с вами, значит, упрямые люди.
— Видно, так.
— У нас в роте тоже беспрерывный спор, аж голова пухнет, — вступил в разговор Кедрачев. — Вроде и те правы, и те. И вы тоже по-разному судите. Нам бы согласно действовать, а вот как? Самое главное — как с войной быть? Мы прекратим ее, а германец?
— Надо продолжать войну для спасения революции! — пылко сказал, как отрубил, Прозоров. — Честно признаюсь, я был глуп, когда в четырнадцатом году ринулся в добровольцы, воевать за Россию-матушку, за царя-батюшку. И рад, что моя солдатчина закончилась быстро. Но теперь я готов снова пойти добровольцем!
— И вы убеждены, что будете сражаться именно за дело революции? — прищурился Корабельников.
— Убежден.
— Это не убеждение, а заблуждение.
— Нет, простите!.. — даже подскочил Прозоров.
И спор, видимо не первый между ними, вспыхнул с новой силой.
Ефим в этот спор не вмешивался, даже сло́ва не вставил — стеснялся. Но внимательно слушал: оба образованные, умно говорят. Вроде и тот правильно рассуждает, и этот. А вот где она, правда?
Корабельников сказал под конец:
— Ладно! Что мы тут будем с вами ломать словесные копья. Жизнь покажет, кто из нас прав. Хороший вы человек, Сережа, честный, но многое вам еще трудно понять. Будем и дальше работать вместе, надеюсь — поймете.
— История нас рассудит!
— Вот и ладно. А теперь от всероссийских проблем перейдем к нашим, ломским. Вы, Сережа, хорошо помогали нам раньше с листовками. Теперь мы уже не листовки — газету будем издавать, и открыто. А вам я хотел бы предложить другое дело…
— Какое?
— Да как сказать… — Корабельников немного замялся. — Впрочем, с вами я могу быть откровенным. Я слышал, как смело вы действовали, когда политических из тюрьмы освобождали. Стреляли в вас?
— Собирались… Помощник начальника тюрьмы. Да ничего особенного, Валентин Николаевич!
— Вы с того времени в дружине охраны порядка состоите?
— Да. Только что с дежурства.
— Вот о чем я хочу просить вас, Сережа. Сейчас в городе идет создание новых органов власти. Мы, большевики, в них официально представлены все-таки едва ли будем. Но мы заинтересованы, чтобы в этих органах были люди, близкие нам. Поэтому у меня просьба — останьтесь в дружине. Даже если она будет преобразована в нечто вроде постоянной милиции, что ли. Оставайтесь! Служите там и вовлекайте туда ваших товарищей, тех, которые настроены по-настоящему революционно.
