— Хватит, поорал на нас!
— Чего на его смотреть? Императора прогнали, а уж Петракова…
— Гони его!
Петракова, все-таки продолжавшего с властным видом орать, вытолкали на крыльцо. Он замахнулся на кого-то — ему поддали, и Петраков, видя, что дело принимает серьезный оборот, перемахнул все ступеньки крыльца разом. Солдаты сбега́ли вслед за ним, кто-то озорно кричал, подгоняя:
— Тю-ю! Тю-ю!
Потом, возбужденной толпой сгрудившись у крыльца, остановились. Кто-то сказал:
— К начальству побег докладать, шкура!
— Пущай докладает!
Только сейчас Кедрачев заметил, что флаг, переданный ему Ольгой, в толчее выбился из-под платка, в который был аккуратно завернут. Кедрачев освободил флаг от платка, и все увидели красное полотнище.
Кто-то, еще опасливо, сказал:
— Да за это раньше бы знаете куда?..
— То раньше, а то теперь! — не дали ему досказать.
— Свобода, братцы!
— Флаг повесить надо! Слышь, Кедрачев?
— Затем и взят! — ответил Ефим. — Давай, ребята, жердину подходящую!
Притащили длинный шест, приколотили к нему флаг. Дружно, чуть ли не всей ротой, пошли к воротам, водрузили флаг над ними. Стояли, любуясь, как струится алое полотнище под легким утренним студеным ветерком. Солдаты не отставали от Кедрачева, продолжали расспрашивать, как теперь будет и что им делать.
— Вам все сказал, что знаю, — ответил Ефим. — Вот в двенадцать часов обещал прийти человек, он поболе моего знает, все растолкует.
— Рота, на завтрак! — крикнул дневальный от крыльца.
— Свобода свободой, а жрать надо…
— Пошли, воины!
Кедрачев и несколько солдат задержались возле ворот.
— Ты смотри! — предупредил Кедрачев часового. — Если Петраков или еще какое начальство заявится да вздумает флаг содрать — не давай!
— Как же не дам, ежели начальство…
— А вот так. Знаешь, что есть знамя? Учил?
— Знамя есть священная хоругвь…
— Вот-вот. Теперь, — Кедрачев показал на флаг над воротами, — это наша священная хоругвь. Охраняй, как положено по уставу. А в случае чего — кличь на подмогу. Выстрел дай!
— Надо бы еще кого для охраны добавить, — предложил один из солдат.
— Давай, ты встань, — согласился Кедрачев. — И еще кто-нибудь. Винтовки возьмите.
«Да! — вспомнил Ефим о записке Корабельникова, — надо же Гомбашу сказать!» — и поспешил к калитке, ведущей на плац между бараками пленных.
— Во, австрияки тоже радуются! — сказал ему знакомый постовой возле калитки. К ней подходили пленные, показывали друг другу на флаг над воротами, улыбались, оживленно переговаривались, их собиралось все больше. Ефиму не пришлось искать Гомбаша — тот сам окликнул его, протиснулся между другими пленными, подошел.
