— Если бы я мог сейчас приказать что-либо решающее… Но увы, господа! — развел губернатор руками. — Мы лишены возможности влиять на ход событий. Однако же надо искать какой-то выход из положения…
Совещание в губернаторском кабинете длилось долго. Всем участникам его хотелось, чтобы осталась пусть самая малая надежда на то, что еще не все потеряно, что порядок, которому всю жизнь служили они, все-таки сохранится, а вдруг да подействуют силы, которые повернут все вспять, может быть, найдутся верные царю войска и смирят бунтовщиков, как это уже не раз бывало?
Но уже ничего решить и ничего предугадать не могли в губернаторском кабинете, где на них с высоченного, в рост, портрета смотрел низложенный царь. Единственное, что решили, — до получения из Петрограда новых сообщений все-таки сохранять в тайне от войск и населения известие об отречении царя.
Решить могли и решали другие.
В те самые часы, когда высшие чиновники губернии бесплодно обсуждали, что же делать, далеко от губернаторского дворца, на окраине города — вблизи спичечной фабрики Обшивалова, в доме Кедрачевых шло экстренное заседание комитета ломского «Военно-социалистического союза». Никому из участников этого заседания не могла прийти мысль, что пройдут десятилетия, и это заседание станет считаться в Ломске историческим событием и в память о нем на бревенчатой стене старого кедрачевского дома будет торжественно водружена мемориальная доска.
Комитет собрался в полном составе — шестеро солдат и офицеров, включая Корабельникова. Эти шестеро представляли более двухсот членов союза, имеющихся во всех частях городского гарнизона.
Кроме членов комитета на заседание последним, вместе с Корабельниковым, пришел незнакомый другим членам комитета человек. Он был крупный, крутоскулый, седина при свете лампы поблескивала в его недлинных, но широких усах, в косматых бровях, в слегка вьющихся черных волосах, густо и топыристо покрывавших голову. Был он молчалив, сел, положа большие темные рабочие руки прямо перед собой на стол. Единственный среди всех участников заседания он был не в военной гимнастерке, а в черной форменной тужурке со светлыми пуговицами, эмблема на которых — скрещенные якорь и топор — говорила, что он имеет отношение к ведомству путей сообщения.
Корабельников представил его:
— Товарищ Рыбин, от большевиков станции Ломск, — и затем, сделав торжественную паузу, объявил: — Поздравляю всех! Самодержавие свергнуто!
