Песнь об Ахилле | страница 5
Следующий муж, с глазами подведенными как у женщины, назвал себя. «Идоменей, царь Крита». Он был высок и строен, и его длинные волосы свисали до пояса. Он преподнес редкого качества оружие, двусторонний боевой топор. «Символ моего народа». Его движения напомнили танцовщиц, которые нравились моей матери.
А затем был Менелай, сын Атрея, сидящий возле своего неуклюжего, похожего на медведя брата Агамемнона. Волосы Менелая были рыжими, цвета раскаленной в огне бронзы. Тело его было сильным, мускулистым и пышущим здоровьем. Дар, который он преподнес, был дорогим, прекрасно окрашенным одеянием. «Хотя госпожа и не нуждается в украшении», — добавил он, улыбнувшись. Сказано было хорошо. Хотел бы и я сказать что-либо столь же удачное. Я единственный был тут моложе двадцати лет, и я не вел род от богов. Возможно, белокурый сын Пелея был бы тут на своем месте, подумал я. Но его отец держал его дома.
Один за другим подходили цари, и их имена стали путаться в моей голове. Мое внимание привлекал помост, где сбоку от Тиндарея сидели три женщины, скрытые покрывалами. Я смотрел на белую ткань, скрывающую их, словно мог разглядеть хоть приблизительно черты женщины, скрывшейся под ним. Одну из них мой отец прочил мне в жены. Три пары рук, украшенных браслетами, покоились на коленях. Одна из женщин была повыше остальных двух. Мне показалось, я вижу темную прядку волос, выбившуются из-под ее покрывала. Елена была светловолосой, как мне помнилось. Значит, это была не Елена. И я перестал слушать царей.
— Приветствую тебя, Менетий! — Прозвучавшее имя моего отца заставило меня замереть. Тиндарей смотрел на нас. — Сожалею о смерти твоей жены.
— Моя жена жива, Тиндарей. К твоей дочери сватается мой сын. — Воцарилась тишина, когда я преклонил колени, смущенный множеством лиц, обратившихся ко мне.
— Твой сын еще не мужчина, — голос Тиндарея, казалось, доносился издалека. Я его едва слышал.
— И не надо. Я сам достаточно мужчина, чтоб потрудиться за нас обоих. — Это была шутка из тех, что любили в наших краях, хвастливая и дерзкая. Но никто не засмеялся.
— Понимаю, — сказал Тиндарей.
Каменный пол нещадно давил на мои колени, но я не шелохнулся. Я привык склонять колени. Никогда ранее я не радовался тому, что напрактиковался в этом еще в тронном зале моего отца.
В наступившей тишине мой отец заговорил снова:
— Все принесли бронзу и вино, масло и шерсть. Я же принес золото, и это лишь малая часть моих богатств.