Мы возвращались за Хироном в пещеру с полувысохшими туниками, наброшенными на плечи. Время от времени он останавливался и указывал нам на следы зайцев, коростелей и оленей. Он сказал нам, что мы будем со временем охотиться на них и учиться распознавать их следы. Мы слушали, с охотой задавая вопросы. Во дворце Пелея был только наставник в игре на лире да еще иной раз сам Пелей, то и дело задремывающий на середине рассказа. Мы ничего не знали о лесных премудростях и многом другом, о чем нам поведал Хирон. Мысленно я вернулся к тем инструментам, которые видел на стене пещеры, к лечебным травам и врачебным орудиям. Хирургия, так он сказал.
Когда мы вернулись в пещеру, уже почти стемнело. Хирон задал нам простую работу — собрать хворост и развести огонь на расчищенном месте в устье пещеры. Когда огонь разгорелся, мы остались у костра, наслаждаясь его теплом — вечерний воздух уже холодал. Наши тела наполнила приятная усталость, они были тяжелы от дневных трудов. Усевшись, мы с удовольствием вытянули ноги. Говорили о том, что станем делать завтра, но разговор шел лениво, слова падали тяжело и медленно. На ужин снова было жаркое, с тонкими лепешками, которые Хирон готовил на бронзовых листах над огнем. На сладкое были ягоды и добытый в горах мед.
Огонь угасал, и мои глаза слипались в полудреме. Мне было тепло, а земля подо мной была мягка от мха и палой листвы. Я не мог поверить, что еще этим утром я проснулся во дворце Пелея. Эта маленькая площадка у костра, сверкающие стены пещеры казались более яркими, чем когда либо был для меня белый дворец.
Слова Хирона, когда он заговорил, заставили меня оцепенеть. — Должен сказать, твоя мать прислала мне послание, Ахилл.
Я ощутил, как Ахилл напряг мускулы. Мое горло сжалось.
— О… Что она сказала? — голос его был ровен и бесцветен.
— Она сказала, что если за тобой последует изгнанный сын Менетия, я должен удалить его от тебя.
Я сел, и все умиротворение разом пропало.
— Она сказала, почему? — равнодушно спросил Ахилл в темноту.
— Нет, этого она не сказала.
Я прикрыл глаза. По крайней мере, я не буду опозорен в глазах Хирона рассказом о том, что произошло тогда на берегу. Но утешением это было слабым.
Хирон продолжал: — Полагаю, тебе было известно ее мнение по этому поводу. Не люблю, когда меня обманывают.
Мое лицо вспыхнуло, и я порадовался, что вокруг темно. Голос кентавра звучал тяжелее, чем прежде.
Я прочистил горло, разом пересохшее. — Прошу простить, — расслышал я свой голос. — Это не вина Ахилла. Я пришел сам. Он не знал, что я приду. Я не думал… — тут я остановился, — я надеялся, она не заметит.
