— А где это — Нэшвилл?
— В Америке, штат Теннеси. Правду говоря, мы живём
не в самом городе, а за городом, на ферме.
Эта ночь Катя запомнит надолго. Впервые в жизни Катя почувствовала себя женщиной, а не станком для торопливого удовлетворения сексуального голода матросов. Она ощущала Джона каждой клеточкой своего тела. Они дышали одним дыханием, билось одно сердце, одно физическое наслаждение. Они плыли на волнах, взмывая в небеса, уходя в бездну, только для них звучала Божественная мелодия. Казалось, эта ночь никогда не кончится, они будут вечно вместе и ничто не сможет их разъединить.
Но всё в этом мире кончается. И наступил рассвет и Джону надо было возвращаться на свой корабль.
В зал со щёткой и тряпкой, вошёл Петрович.
— Йохом-бохом, гадские пацаны опять накарябали на
дверях это непотребство, чтобы им пусто было. — Петрович вынул кисет. — Здорово, Катька! Что это ты сияешь, как новый гривенник? Никак, влюбилась?
— А что, нельзя?
— Отчего же, нельзя, дело молодое. Только смотри,
девка, как бы не пропасть. Дело не шутейное.
— Ничего, Петрович, Бог не выдаст, свинья не съест.
— Бог-то не выдаст, а вот за свинью не поручусь.
Петрович не спеша набил трубку махоркой, начал раскуривать, ворча себе под нос: «Гадские пацаны…йохом-бохом…свинья-то большая…»
Джон, по-русски будет Иван. Ваня, Ванюша… Обещал сегодня прийти. А что, если не отпустят, пошлют в наряд? Нет, должен прийти, не может быть такого, чтобы не пришёл…Как же медленно тянется время! Чтобы как-то занять себя, Катя принялась наводить порядок в своей комнате, неистово протирала окно, тумбочку, перекладывала своё нехитрое имущество. Наконец, она услыхала звуки патефона — пришли клиенты. Катя причесалась, как говорил Петрович, «навела марафет» и выскочила в зал.
Летние сумерки перешли в белую ночь. Шаги в коридоре, чей-то смех, не нарушали тишину в комнате. И снова была ночь, принадлежащая только им, двоим — Джону и Кате. И снова они сливались воедино, одно сердце гнало одну и ту же кровь. Казалось, никакая сила не сможет их разъединить.
Белая ночь смотрела на них сквозь окно, проливая тусклый, призрачный свет.
— Расскажи о себе, — попросил Джон.
— Рассказывать-то нечего. Училась в школе, потом, вот,
попала сюда.
— У тебя есть фотография?
Катя открыла тумбочку, достала старинный ридикюль, доставшийся ей по наследству от бабушки.
— Вот, гляди, другой нету.
— Какая ты здесь смешная, косички торчат в разные стороны. А почему карточка такая маленькая?
