Между тишиной и шумом | страница 63
Савостин был окружён множеством людей, но я остро чувствовал его одиночество. Каждый человек живёт сам по себе, даже если есть соратники, друзья, помощники. От одиночества никуда не деться, от него можно только прятаться. Кто-то прячется в работе, кто-то – в шумных компаниях, кто-то в – в алкоголизме. В творчестве люди заняты идеями, пытаются выразить их, превратить в реальное дело, но нередко идеи остаются в утробе души. Иногда – до конца жизни. Мне кажется, что Игорь свою главную идею так и не выносил, она так и осталась в нём зародышем. Он прилагал все свои силы, чтобы сделать мир интереснее, но обессилел, не родил свою главную идею. Возможно, он и сам не успел родиться до конца.
Благодаря этим воспоминаниям я окунулся ненадолго в прошлое и удивился, насколько насыщенной была наша жизнь. Игорь был неотъемлемой часть той интересной жизни.
Сентябрь 2015
Александр Ващенко
Рассказывая о ком-то, всегда хочется вспомнить первую встречу, начало знакомства.
Как ни странно, моя первая встреча с Александром Владимировичем Ващенко не стала началом нашего знакомства. Я даже не знал, с кем встретился. Фамилия Ващенко не говорила мне ровным счётом ничего.
Дело было в 1992 году. Один из моих знакомых индеанистов попросил меня помочь какому-то человеку оборудовать зал для намечающейся лекции. Мы приехали на Гоголевский бульвар и долго ждали возле входа в усадьбу Замятина-Третьякова. Вскоре подкатил автомобиль. Расплатившись с водителем, вышел немного взлохмаченный мужчина в очках и пожал каждому из нас руку. В каждом его движении чувствовалось нервное возбуждение. Это и был Александр Владимирович Ващенко. «Спасибо, что приехали. Картины большие, надо перенести всё и расставить». Оказалось, то были картины Скотта Момадея – его знаменитые щиты, о которых Ващенко выпустил на следующий год переведённую им тоненькую книжку Момадея «В присутствии солнца».
Мы перенесли картины в дубовый зал. Александр Владимирович долго примеривался, как лучше расставить их: то на полу, то на стульях, то на подоконниках. На фоне тёмных и довольно угрюмых деревянных стен бледные картины Момадея выглядели «подслеповатыми». Ващенко, вероятно, чувствовал это и никак не мог успокоиться, пытаясь найти для них наиболее выгодное положение. А потом как-то сразу остановится, успокоился, сказал: «Ладно, пусть так». На этом мы расстались. О чём была лекция и кто такой Ващенко, в тот день мне не удалось узнать. Но фамилия его запомнилась.
