К сожалению, так получилось, что в нашем общении всё внимание было акцентировано на мне (мой эгоцентризм тех лет), поэтому я ничего не знал про Игоря. Много позже, уже после его смерти я обнаружил, что он был замечательным актёром, режиссёром, филологом. Я же думал, что он – критик. Понимаете, какое это горе и сколько я потерял?! Общаясь с Игорем, я совершенно не знал его! Рядом со мной находился талантливейший человек, про которого я ничего не знал! Быть может, это стало одной из тех крупинок равнодушия, собравшихся в пирамиду, с вершины которой Игорь Савостин скатился однажды в пасть смерти.
В стране происходили всевозможные перемены, усердно давила горбачёвская перестройка. Народ верил, что перемены – к лучшему, но мне казалось, что жизнь понемногу увядала, Советский Союз катился в какой-то овраг. Я к тому времени бросил работу в Министерстве Внешней Торговли и устроился фотографом в Московском Академическом Хореографическом Училище. Эта работа давала мне массу свободного времени, и я мог посвятить себя моему кино. Разумеется, я фотографировал. Фотографий у меня скопилось много, но не все интересные.
Осенью 1989 года Игорь попросил меня переслать ему несколько моих фоторабот, чтобы опубликовать их в газете «Калининградский комсомолец». Этот номер (суббота, 14 октября, №41) до сих пор хранится у меня. Признаюсь, публикация фотографий в газете стала для меня большим событием. Целая полоса! Я словно шагнул в какое-то новое пространство. Игорь радовался. Он получал огромное удовольствие от того, что помогал кому-то.
Мы с женой дважды отдыхали в Калининграде. В первый наш приезд мы остановились в Зеленоградске. Игорь приехал навестить нас, принёс две бутылки портвейна. Сидели в тесном дощатом домике и разговаривали, за стенами выл ветер и шумел дождь. Игорь возил нас куда-то, что-то показывал. Возможно, тогда и зародилась у него идея с моими фотографиями, потому что он заставил меня познакомиться с кем-то из «Калининградского комсомольца» (не помню, с кем именно и где мы встречались: то ли в редакции, то ли на какой-то квартире). Игорь был неугомонный.
Во второй наш приезд в Калининград мы с женой остановились у Игоря дома. Он выделил нам комнату. Мне почему-то кажется, что в комнате не было ничего, кроме кровати и книг вдоль стен. Наверняка там стоял письменный стол, стулья, но они стёрлись из памяти. Остались только кровать (для сна) и стены книг. Книги, книги, книги. Много о русской культуре, о русском языке… В то лето он вывозил нас на дачу. Надо сказать, что дачный отдых выдался тяжёлым, с чрезмерными возлияниями. И это оставило тягостные чувства. Там гостил ещё кто-то из его близких друзей. И котёнок был, которого Игорь спас. Он рассказывал, что этот крохотный пушистый комочек проглотил с голодухи кусок рыбы с костью и что кость застряла в его желудке. Она торчала так, что её было видно под шерстью; затем началось нагноение, кончик кости прорвал кожу котёнка. Тогда Игорь просто выдернул эту кость, как иглу, из несчастного животного. «И он выздоровел», – улыбался Савостин, показывая нам котёнка.
