Завершая разговор об искренности, вспомню трудные для меня дни, когда я должен был принять решение, оставаться мне в КАИ или подать рапорт. Я позвонил Шебаршину с вопросом, не возникнул ли неприятные последствия у меня, не накажет ли меня КГБ за моё решение уйти, Шебаршин ответил: «Ничего тебе не будет. Это беззубая организация». Можно ли верить в эти слова? КГБ – беззубая организация! Даже если он имел в виду не весь Комитет Госбезопасности, а только Первый Главк, службу внешней разведки, то его слова всё равно далеки от истины. Он мог бы сказать, что всё уладит, и я бы поверил, но слова о беззубости КГБ прозвучали дико…
***
«Совсем недавно… Всё было совсем недавно – и жизнь, и молодость, и счастье. Страшные слова – инфаркт, инсульт, опухоль – относились к какому-то чужому миру и не воспринимались всерьёз», – писал Шебаршин в своей книге.
И вот парализовало его жену. Когда я приезжал к ним в гости, её усаживали на диване. Она сидела, чуть покосившись, легонько шевелила рукой, слабым голосом пытаясь иногда принять участие в разговоре, но не получалось. Её лицо оставалось неподвижным, слегка обвисшим с одной стороны, лишь едва-едва шевелились губы, сквозь которые просачивались непонятные слова.
До разбившего её инсульта Нина Васильевна всегда улыбалась. По крайней мере, такой она запомнилась мне. Её участие в разговоре означало обилие шуток, иногда весьма едких. Обладая острым и наблюдательным умом, она была ещё и поэтом, писала стихи.
Хорошо понимаю, насколько тяжёлой стала атмосфера в доме с обрушившейся на Нину Васильевну болезнью. Леонид Владимирович надеялся на улучшение. Верил ли? Не знаю, но мы всегда храним надежду. Его жена продержалась семь лет, постепенно слабея и затухая.
Когда он сообщил мне о её смерти, его голос звучал слабо и дрожал. Сколько раз потом я видел, как его глаза краснели от навернувшихся слёз при упоминании о Нине Васильевне. Я бы не поверил, что чувства настолько переполняли его, если бы не наблюдал, как страдал от горя этот «невозмутимый и холодный» человек. Видя, как в такие минуты его руки соскальзывали без сил с подлокотников кресла, я думал, что потеря жены раздавит его. Его чувство утраты было так велико, что я, приезжая к Леониду Владимировичу, физически ощущал пустоту квартиры, словно вслушивался и всматривался в её пространство ушами и глазами Шебаршина. Мне показалось, что он начал пить, хотя по-прежнему встречал меня при параде. Лишь пару раз он открыл мне дверь, одетый в тренировочные штаны и рубаху навыпуск…
