Воздух в их квартире пропитался чёрным цветом в день похорон. Никогда мне не доводилось видеть такого чёрного воздуха. Наверное, это из-за утреннего сумрака. Но потом выглянуло солнце. Я смотрел на лежавшую в гробу Таню и не верил, что она мертва. Она выглядела не просто живой, но переполненной свежестью молодой жизни. Она будто играла с нами в страшную игру. Всматриваясь в её лицо, я почувствовал, что ко мне подкатила дурнота – настолько ужасным было ощущение жизни, которую словно высосали из Тани. Её вакуум напугал меня…
Потом умерла сестра Леонида Владимировича. Она жила неподалёку от нас, и пару раз мы ходили к ней в гости. Красивая женщина…
Как странно приходит смерть к людям: не то предупреждая о чём-то, не то заставляя думать о том, о чём мы думать избегаем…
Мне кажется, что жизнь Леонида Владимировича была чередой беспощадных ударов судьбы. Почему он выбрал именно такую судьбу? Чего искал он в ней? Получил ли он ответы на свои вопросы?
О работе разведчика никто никогда не расскажет всего. Только в общих чертах. Но разведчик, прошедший путь с низов до самого высокого ранга, – не только специалист в своей области, но и человек. Какое бы важное место ни занимала Служба в его судьбе, он всегда ещё и человек. Я не знал Шебаршина-разведчика, я знал только Шебаршина-человека, хотя этот человек был насквозь разведчик.
***
Мы встречали его, когда он прилетел из Тегерана в отпуск. Лёгкая небритость покрывала мои щёки, и Леонид Владимирович, сказал, улыбаясь:
– Сбрей бороду.
– Почему?
– Надоели мне там бороды. Целый день по телевизору бородатая голова.
Я решил, что он шутит, и лишь годы спустя прочитал его воспоминания, где про обстановку в Иране написано много и подробно.
«Имам Хомейни осудил музыку – она вызывает похотливые желания у молодежи. Пошли по улицам бородатые юноши, гоня прочь торговцев музыкой. Ненадолго умолк город, а через некоторое время загремел, задребезжал, застонал через сотни уличных громкоговорителей аравийскими распевами коранических стихов, гневными проповедями, жестяными механическими маршами… Нет мира! С телевизионного экрана устрашающе прут тюрбаны и бороды, несутся проклятия в адрес врагов исламской революции, безудержное хвастовство и заклинания, декламируются нараспев коранические суры – и слова, и напев, и акценты далеки от иранского сердца, родились они много веков назад в аравийских пустынях, среди тех, кого персы называют „пожирателями ящериц“. Но делать нечего – в стране царит исламская власть, и любое, мельчайшее проявление неуважения к её порядкам может привести человека прямёхонько к стенке или в страшную тюрьму „Эвин“» (Шебаршин «Рука Москвы»).
