Выезд на вторую охоту (нас было только трое: Леонид Шебаршин, его сын и я) обагрил мои руки кровью двух невинных жертв. Я попал в ворону и скворца. Ворону только ранил. Тогда Леонид Владимирович протяну ружьё сыну: «Добей её, Лёша». Алексей выстрелил в упор, взвилась густая пыль, всплеснулись чёрные перья. Сейчас эти развлечения кажутся мне непростительными, но в те дни во мне пробудился азарт новизны, азарт хищника… Ещё вспоминается, как на обратном пути мы гнали по шоссе, а впереди всё пространство вдруг оказалось в голубях. Они что-то беззаботно клевали, заполонив дорогу. «Продолжим охоту?» – спросил Леонид Владимирович. Мы с Алексеем не успели ответить. Голуби вспорхнули густой тучей, но поздно. Несколько из них, ударившись о машину, оставили на капоте и стекле грязно-кровавые следы и пух…
Он любил Индию, всегда вспоминал о ней как о сказке, и повторял, что Индия не похожа ни на что и всех меняет.
И вот моя жизнь в сказочной Индии закончилась, затем промелькнула двухгодичная жизнь в интернате КГБ, а после неё ушла в небытие студенческая жизнь в МГИМО. Началась новая полоса, с новыми поворотами, новым опытом, новыми ощущениями…
***
В декабре 1983 умер мой отец. Его привезли из Женевы на носилках и сразу отправили на операционный стол… Мои первые похороны, моё первое расставание навечно… Разрывающую душевную боль почувствовал я, когда крышка гроба отрезала моего отца от меня. И неверие в происходящее. Смерть всегда была абстрактным понятием, рыхлой массой философских суждений, и вот она коснулась моей жизни, разворотила её, отобрала у меня самого близкого человека…
В книге «Рука Москвы» Шебаршин писал об этом так: «Конец 1983 года был омрачён трагедией. Скончался мой дорогой и незабвенный друг Юрий Васильевич Нефёдов. Этот жизнерадостный, беспредельно добрый, талантливый человек мучительно и долго умирал от раковой опухоли головного мозга. Его не спасли две операции, и последние четыре месяца своей жизни он лежал парализованным, лишённым речи и медленно угасал. Ушёл человек, бывший мне опорой и утешением в тяжёлые дни».
Леонид Владимирович плакал на похоронах. Пытался сдерживаться, но плакал. Наверное, это был первый случай, когда хорошо знакомые мне люди, всегда улыбавшиеся, всегда энергичные, умевшие держать жизнь под уздцы, стояли передо мной будто раздавленные…
Очень скоро после смерти моего отца ушла из жизни Таня, дочь Леонида Владимировича.
Тот день начался странно. 13 января я проснулся с ощущением, что должен получить какое-то известие от отца, и это ощущение было настолько явным, что я ничуть не сомневался, что произойдёт нечто необычное. Я готов был принять любое чудо и пришёл на работу в довольно взбудораженном состоянии. Но ничего не происходило. Тогда я позвонил домой: а вдруг… Что вдруг? Что могло произойти? Голос или письмо с того света? Да, я ждал чего-то такого. Но услышал другое. Мама сказала в телефонную трубку: «Только что звонила Нина Васильевна, у них умерла Таня». Конечно, я не поверил, потому что поверить в такое было невозможно. Таня с детства болела астмой, но умереть… В семье её шутя звали Уша. Почему Уша? Понятия не имею. Это прозвище привязалось к ней в Индии. Таня страдала астмой, пользовалась, сколько помню её, флакончиком со спреем. Умерла, вскочив среди ночи. Громко закричала и упала на пол. И всё. Молоденька девушка, только-только родившая.
