Сквозь грохот машины он скорее угадал, чем расслышал новый звук: по рубчатой резине пола растекся, расплескался плоский валик воды, заброшенный в дымовую трубу. Значит, баллов восемь — девять есть. Что ж, бывало и похуже. Лишь бы вода не подобралась к картеру.
Когда погас свет, Дмитрий спокойно включил аварийную лампочку. Старшину мотористов мало что могло смутить: он был в машинном отделении сторожевого судна, когда, после многочасовой бомбежки, сбив перед тем семь юнкерсов, оно шло ко дну. Тогда тоже не действовала переговорная трубка. Отказал даже машинный телеграф. Командир сам спустился к нему — на палубе не оставалось уже ни одного матроса — и отдал приказ покинуть корабль. Твердая уверенность, что ни про одного матроса командир не забудет, с тех пор никогда не покидала его. Он верил в это, как в железный закон матросской дружбы, как в крепкое слово моряка.
А вот обещанной радиограммы все нет. Уж не скрывают ли от меня чего-нибудь? Или о нем, закупоренном здесь, в машинном отделении, попросту забыли? К беспокойству о Наташе, к нетерпению начинало примешиваться чувство обиды.
Время, наполненное грохотом шторма и моторов, тянулось с тяжкой медлительностью. Дмитрий старался не глядеть на хронометр, устало и механически выполняя приказания стрелки машинного телеграфа. Он вздрогнул от неожиданности, когда гулко хлопнула над головой открытая на мгновение и вновь захлопнутая крышка люка.
Весь в струях воды, с трапа почти свалился радист Николай Губин. Он стоял, вымотанный и оглушенный, прислонясь, как давеча Гайда, к трапу. Но глаза на усталом и мокром лице светились торжеством.
— Свежо, — еле выдохнул он, стараясь все-таки говорить с хрипотцой и небрежно. Негнущимися пальцами он порылся под тельняшкой, вытащил записку. — Вот!.. Поздравляю, конечно, с семейной радостью. Я б раньше принес, да якорь там со стопоров сорвало. Пока управились…
1953 г.
Ю. Виноградов
НА БУРУННОМ
Рассказ
Надвигавшийся с вечера со стороны моря редкий туман ночью пошел сплошной стеной, а к утру достиг такой силы, что буквально в нескольких шагах ничего не было видно. Тягучий и влажный, он медленно передвигался к берегу, оседая на обросшие мхом камни, деревья и воду..
Старший матрос Седых шел по извилистому берегу, прижимая к боку холодный автомат, и, то и дело приседая, зорко всматривался в узкий, чистый просвет, образовавшийся между водой и нависшим над ней туманом. Матрос Галяутдинов, недавно прибывший на батарею, следовал сзади своего старшего товарища.
